Найди меня, если сможешь - Меган Миранда

В голове всплывает фото Лайама и собаки. Возможно, немного отличается листва и угол, под которым сделан снимок, потому что мы с Кеннеди ниже и время года другое. Но я думаю, что прав. Фото сделано камерой, установленной на сарае. Лайам был здесь.

– Вот эта тропинка, – говорит Нолан и устремляется вперед.

– Подожди! – кричу я вслед, но он не слышит.

Нолан бежит, вытянув руку, будто хочет поймать призрака или воспоминание. Тропинка раздваивается: вправо уходит резко вниз, а влево – наверх. Вот еще один поломанный указатель, ведущий к поляне, где устраивали пикники. Но Нолан без колебаний сворачивает влево. Кажется, он забыл о моем присутствии.

Он отмахивается от веток и движется все быстрее. Внезапно передо мной оживает сцена, о которой он рассказал мне по пути сюда. Двое мальчишек, одетых в плавки, несутся по лесной тропинке к водоему. Старший смеется, а младший пытается его догнать. Мы на месте, в самой высокой части парка, на поляне, с которой открывается вид на карьер. Нолан остановился в центре поляны и пытается отдышаться. Делает несколько шагов к деревьям, замирает. Вой ветра звучит как предостережение.

Солнце освещает край карьера, и гранитные глыбы кажутся серо-белыми. Они так причудливо сложены, что, кажется, вот-вот упадут. Ветер закручивает клубы пыли. Нолан запускает руку в волосы и, не сводя глаз с деревьев, зовет:

– Лайам!

Имя вырывается у него из самых глубин души и заставляет замереть все вокруг: меня, его, время. Нолан как будто преодолевает невидимую границу, наделяет звучанием то, что может оказаться правдой. Он снова зовет, только уже громче:

– Лайам!

И эхо разносит имя. Мы прислушиваемся, но слышим лишь завывание ветра. Нолан делает еще несколько шагов к деревьям. Мне становится нехорошо. Я не хочу разбираться отчего. Потому что подсознательно уже понимаю, что будет дальше. Начинают дрожать руки. А Нолан все зовет брата, и снова у меня перед глазами картинка. Двое мальчишек в плавках и спасательных жилетах стоят в лучах пробивающегося сквозь деревья солнца. Они вместе считают: «Три. Два. Один!» Поэтому мы здесь. Поэтому Нолан понял, куда идти.

– Лайам! – снова зовет он, скрывшись среди деревьев.

Я вздрагиваю. Кусаю костяшки пальцев. Он ищет не там. Я разворачиваюсь и иду в другую сторону, прочь от Нолана, к краю карьера, хоть и не хочу. Шаг, еще шаг – и я вновь в Сумеречном доме, наполненном ужасами, которые невозможно вообразить. Тогда я закрыла глаза, потому что была не в силах вынести их. Но если я смогу посмотреть сейчас, то Нолану не придется этого делать.

Нечаянно наступаю на ветку, и треск нарушает тишину. Оглядываюсь через плечо и встречаюсь взглядом с Ноланом, который не понимает, что происходит. Отворачиваюсь. Я не хочу – не могу! – видеть тот миг, когда он осознает, что я делаю.

Наклоняюсь, смотрю вниз. Высоко. Голова идет кругом, внутри все сжимается. Коричнево-зеленое дно водоема покрыто гранитными глыбами. Вода ушла, и земля сначала высохла, а теперь вновь стала оживать: между гранитом пробивается зелень.

Я скольжу взглядом по дну, стараясь не задерживаться. И вдруг что-то привлекает мое внимание, заставляет вернуться. Теперь я вглядываюсь изо всех сил. Среди зелено-коричневого пейзажа я замечаю пятно другого цвета. Этот цвет мне знаком по увеличенному фото, которое лежало у Нолана в столовой. Темно-бордовая рубашка.

Отпрянув, я закрываю глаза и пытаюсь забыть, что видела.

– Кеннеди? – зовет Нолан, а я все дальше отступаю от края.

Я тяжело дышу, пытаясь преодолеть невыносимый спазм. А на другом конце поляны меня ждет Нолан.

Сумеречный дом остался сумеречным, потому что я не впустила его в свое сознание. А когда я вспоминаю маму, я вижу, как она смеется и ставит передо мной тарелку с блинчиками. Или как крепко держит меня за подбородок и просит не вертеть головой, пока обрабатывает мне порез под глазом. Я чувствую, как она целует меня в лоб, чувствую ее дыхание. «Будь осторожна, моя дикарка». Сейчас я вижу, как искрятся весельем ее глаза.

А Нолан пока еще видит мальчишку, который держит его за руку, считает от трех до одного и летит с ним в воду. Но все это пропадет, растворится через пару секунд, когда Нолан подойдет ко мне. Поэтому я сама иду к нему, упираюсь ладонью в грудь. Пусть смотрит мне в глаза, пусть задает вопрос. Этот вопрос он задавал все время, но не такой ответ он на него искал.

– Нолан, – говорю я, стараясь не плакать, потому что сейчас нельзя, потому что сейчас речь не обо мне. Другой рукой я обнимаю его и не пускаю к краю. – Не смотри.

Чувствую, как он обмякает у меня под рукой, как будто только что его лишили надежды. Я держу его крепче, хотя знаю, что он не упадет. Он медленно отходит в сторону, и я усаживаю его на ствол упавшего дерева, подальше от края. Он роняет голову на руки, а у меня в голове только одна мысль: «Он пока в шоке, он еще не здесь, пока еще он может контролировать себя. Пока еще».

Я не знаю, что делать дальше. Надо срочно что-то предпринять, хотя куда спешить, если все уже случилось? Как в Сумеречном доме. Он существует, мы существуем, а теперь добавилось и вот это, и изменить уже ничего нельзя. Это нечестно. И никаких других мыслей. Не может быть другого финала. Просто не может.

Достаю телефон, набираю номер. На том конце берут трубку, но слышно только помехи, как будто собеседник вне досягаемости. В карьере нет сигнала. Слишком глубоко в лес мы ушли. Но сигнал был на дороге, ведь там работал навигатор.

– Надо идти, Нолан. – Но он не реагирует, и я даже не знаю, слышит ли меня. Сажусь перед ним на корточки. – Нолан, здесь связь не ловит, нам надо…

– Нет, – отвечает он и поднимает на меня глаза: пустые, ничего не выражающие глаза, которые я вряд ли когда-нибудь сумею забыть. – Не могу. Я не могу уйти.

Он медленно качает головой, и я киваю, встаю.

– Хорошо. Побудь тогда здесь. Я быстро вернусь.

Я оглядываюсь только один раз: Нолан сидит в той же позе. Я иду все быстрее, перехожу на бег, ничего не замечаю вокруг, несусь, глядя на экран телефона в ожидании сигнала. Спотыкаюсь о торчащий из земли корень, успеваю схватиться за дерево. Трясу ушибленной ногой и снова набираю номер – ничего, кроме помех. Бегу, срезаю кусок пути, выскакиваю за сараем. До стоянки рукой подать, и я снова нажимаю на вызов, умоляя, чтобы на том конце ответили.

Вдруг телефон звонит в моих руках. Устанавливается соединение. Крепко сжав аппарат, я подношу его к уху.

– Алло! Вы слышите меня?

Воспоминания о звонке полугодичной давности. Тот же вопрос. Тот же ответ.

– Я вас слышу. Мисс, у вас все в порядке? – спрашивает женский голос.

«Случилось… Случилось ужасное».

– Помогите нам. Прошу.

Я говорю «нам», потому что Нолану необходимо то, что никто не в силах ему дать. И я не знаю, как ему помочь. Наверное, так чувствовал себя Джо, когда стоял на пороге моей палаты в госпитале и смотрел, как я сижу, уставившись на белую стену.