Антарктида online - Александр Громов

Ломаев не стал ждать погоды. Видели, как он, цепляясь за леера, пробирался через всю Новорусскую в сторону палаточного городка. Видели, как он скрылся в палатке Шимашевича. На много раз задаваемый вопрос, о чем они беседовали три часа кряду, Ломаев небрежно махал громадной лапой: «Так, увязывали кое-что, не бери в голову…» А Шимашевичу подобных вопросов никто никогда не задавал.

По компасу пришлось идти трое суток. Все эти дни слиплись в череду неотличимых друг от дружки вахт, отдыха и подвахт. За бортом простирался кисельный туман, плескались океанские волны. Льдин почти не было: то ли течениями растащило, то ли успели растаять. Не видно было и айсбергов, но по едва заметному рысканию катера на курсе было понятно, что плавающие ледяные горы издалека засекаются радаром и обходятся.

Изредка туман редел, а еще реже очень далеко по левому борту обозначался берег — то белой полосой сползающих в океан ледников, то темными пятнами голых скал. В море Дейвиса на траверзе Мирного дали символический гудок. От нечего делать яхтсмены изучали карту побережья и гадали, что это там показалось и растаяло вдали. Отыскали близ Новорусской некий глетчер Робинсона, тут же переименовали его в Робинзона и посочувствовали теплолюбивому Пятнице. По аналогии с островами Зеленого Мыса обозвали цепочку прибрежных скал островами Сопливого Носа. Поговорили о снежных людях, о черном альпинисте и нашли, что среди антарктов ходит очень уж мало завиральных легенд о собственной стране, непорядок…

Один раз катер здорово качнуло на одиночной пологой волне, пришедшей почему-то со стороны материка. Наверное, от ледяного панциря отломился и пошел гулять по морям очередной столовый бродяга-айсберг.

Взяли мористее.

Свободные от непосредственных обязанностей «башибузуки» охотно помогали матросам на камбузе. Видать, от скуки, потому как на борту катера делать им было решительно нечего. Телевизор отсутствовал, с книгами тоже было туго. Да и неизвестно еще, заинтересовали бы ребят из охраны книги. Подшивка какого-нибудь «Плейбоя» — еще туда-сюда. Впрочем, «Плейбой» заинтересовал бы и экипаж «Анубиса», чего уж там. Николай Семенович, человек, безусловно, проницательный, как-то обронил со вздохом: «Потерпите, коллеги-антаркты. На Новой Каледонии отвяжетесь, девчонки там сговорчивые и ласковые. Обещаю сутки берега. Больше — никак, но сутки ваши».

Терпели.

А потом туман вдруг закончился, словно невидимый исполин-фокусник сдернул с мира до поры наброшенный кисейный платок, и мир возник, огромный и красочный, необъятный и пронзительный, так что заломило виски и захватило дух.

Океан был синий до умопомрачения, как на старте «гонки самоубийц». И небо было синее и бездонное, в отличие от океана, который дно все-таки имел. После контрастного бело-серого побережья Антарктиды краски тропического дня резали глаза и принуждали улыбаться до ушей, просто так, от хорошего настроения. Только позади маячила белесая завеса — то ли над течением туман держался, то ли ветер его припрессовывал ближе к материку. Забавное было зрелище.

Но вскоре туман пропал из виду и из памяти, словно горячечный сон. Даже не верилось, что где-то там, позади, остался закованный во льды берег, новое отечество, Свободная Антарктида.

Впрочем, Антарктида пару раз напомнила о себе: далеко у горизонта дважды ослепительно блеснули на солнце здоровенные столовые айсберги.

А потом напомнила о себе стремительная жизнь начала двадцать первого века. Помимо непоседливого материка жизнь продолжалась и в других районах земного шара…

Баландин с Нафаней с утра торчали на палубе, судача о том, о сем. Разговоры так или иначе вращались вокруг Антарктиды и ее места на взбудораженной Земле.

— Вот скажи, Олежка, — спрашивал Нафаня. — Ну обоснуемся мы в Антарктиде. Домов понастроим, народ семьи перетащит. А она возьмет и обратно прыгнет. Или вообще потонет к едреной маме. Я уже, блин, бояться начинаю.

— Ты еще скажи, в космос выйдет, — фыркнул умный Баландин. — Хотя, с другой стороны: если однажды прыгнула, что помешает ей сигануть еще разок?

— Во-во! — поддакнул Нафаня.

Баландин принялся развивать мысль:

— Или другой вариант. Что, если на этот раз прыгнет не Антарктида? Если Австралия прыгнет или, того хуже, Евразия? Если континенты наложатся друг на друга? Это же миллионы жертв!

— Ага, бардак! — вставил словечко охранник по имени Ваня, тоже частенько вступающий в споры моряков.

— Ну, спасибо, успокоил… — пробормотал Нафаня безрадостно.

Говоря начистоту, об этом было говорено-переговорено не один десяток раз. Но все беседы неприкаянных после нежданного окончания гонки яхтсменов упорно и неизбежно возвращались к одной-единственной теме: что произошло? Единичное и неповторимое чудо или лишь первое событие в цепочке катаклизмов, результатом которых будет гибель человечества, а возможно, и жизни вообще? Если бы Нафаня с Баландиным знали, что разговоры и мысли лучших умов планеты, самых выдающихся ученых мужей сводятся в общем-то к тому же, это добавило бы им самоуважения, но вряд ли успокоило бы.

Николай Семенович тоже прислушивался к матросской трепотне, но сам в ней никогда не участвовал. Его больше волновали дела куда более прозаические. Например, он как-то поинтересовался у яхтсменов, умеют ли те стрелять. «Неужели шеф ждет неприятностей?» — подумал тогда Баландин.

Николай Семенович спрашивал не зря, в чем пришлось убедиться очень скоро.

Корабль прямо по курсу первым заметил Палыч, как раз руливший.

Модерновое судно, из тех, что последнее время стало модно называть «моторными яхтами». Довольно широкое, стремительных очертаний, так и наталкивающее на мысли о «воплощенной мощи движков» и «повелителе скорости». Такой катерок в режиме глиссера легко делал узлов до полуста по гладкой воде. Правда, и топлива при этом жрал…

Сначала он казался темной риской на горизонте. Потом — продолговатым пятнышком. Покачивался на волнах, не проявляя признаков обитаемости. И никаких флагов на топе — только застывшая перекладинка локатора. И на палубе никого, как стало ясно по мере приближения.

— Шеф! Взгляни-ка, — обратил внимание Палыч.

— Ваня, оптику, — скомандовал Николай Семенович охраннику, а когда тот подал — негромко приказал: — И подними остальных…

Охранник послушно канул вниз.

Николай Семенович пристально изучал суденышко в бинокль. Даже при том, что большая часть лица его была скрыта, начальственные неудовольствие и напряжение легко угадывались. Второй вахтенный охранник застыл рядом с шефом, причем руку все время держал на поясе, где наготове примостился небольшой скорострельный автоматик наподобие «узи». Нафаня и Баландин тоже поглядывали на безжизненный катер — умному Баландину, конечно же, сразу вспомнилась «Мария Селеста» и прочие морские загадки. Нафаня просто глядел и дивился: ну ладно, хозяева могут сутки напролет трахаться в каюте. Но команда? Команда-то должна чего-то делать в это время — рыбу, там, ловить или водку местную кокосовую жрать. Весь опыт яхтсмена, пускай и не океанского, восставал против пустой палубы и пустой рубки. Наверху обязан кто-нибудь находиться! Это закон! Не стоят же они на якоре посреди океана? Да и дрейф простым глазом заметен.