Харроу из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

Он бросил рапиру, чтобы вырвать твои когти из своей груди, и ты поняла, что он сделал. Он сжал окровавленные кости в пальцах, и кровь засохла и посыпалась вниз, пока он высасывал танергию. Он не пытался поглотить ее или обернуть против тебя, он просто уничтожал ее с невероятной легкостью, как будто сливал воду из кувшина в канализацию. Иглы живой кости, только что выросшие из твоего тела, за мгновения истлели и стали хрупкими. Он обломал их, вырвал из твоих ладоней и отшвырнул в сторону.

Ты обалдела. Ты пришла в ужас. Рапира снова оказалась в его руке, мягко поднявшись по струйке крови, стекавшей с предплечья. Он стоял слишком близко, чтобы пускать в ход клинок, поэтому просто ударил тебя рукоятью в лицо. Щека вмялась внутрь, ты почувствовала, как треснула челюсть, как пара зубов покатилась по рту, как кривые маленькие игральные кости. От удара ты отлетела назад, он подошел ближе и ударил вниз и вперед, попав тебе куда-то ниже ребер. Ты плюнула ему в лицо. Кровяной сгусток не долетел и плюхнулся на пол.

А вот зубы на мгновение зависли в воздухе, а потом раскрылись идеальными четырехугольными цветами острой эмали. Каждый из зубов нацелился в один из травянисто-зеленых глаз. Ты отправила зубы в полет, как пули. Они рванулись, а ты упала на бок, потеряв равновесие. Ты ощутила, как ломается затылок, почувствовала, как льется кровь из плечевых артерий, запаниковала.

Ты ударилась в стену и не видела, что было дальше. Но он этого тоже не увидел. С неприятным хлюпаньем зубы вошли в глаза.

Ортус не закричал от боли. Когда-то ты могла бы зауважать его за это. Он просто развернулся, держа в руке рапиру и таща за собой копье, и выбежал наружу через истерзанную переднюю дверь, через грязную, засыпанную лохмотьями заклинаний прихожую. Ты осталась лежать на полу у ванной – вся в мыле и крови, полумертвая и ничего не понимающая.

Травмы были излечимы. Артерии можно было перевязать, а потом соединить. Плоть сшить, кожу зарастить, дентин легко было восстановить, как и эмаль, хотя скорее всего челюсть пришлось бы переделывать несколько раз, чтобы добиться правильного прикуса. Сломанные кости черепа не повредили мозг, а кровь можно остановить. Вот только покой пропал навеки.

Святой долга мог пройти сквозь твои заклинания в любой момент. Святой долга был танергетическим вампиром. Святой долга был Немезидой для любого адепта костяной магии. Ты больше никогда не сможешь спать спокойно.

В этот момент кто-то, очевидно, привлеченный шумом, на цыпочках подошел к твоей входной двери и заглянул внутрь. Тебе не нужно было ощущать ее присутствие, чтобы понять, что это именно она: ты знала звук ее шагов.

– Харроу? – спросила Ианта откуда-то от двери. Потом она, очевидно, остановилась, увидев тебя голой, окровавленной, ободранной, несчастной, с мыльной пеной на ногах. Тебе показалось, что ты чувствуешь ее запах: пот, мускус, ветивер.

Ты ясно видела свое вероятное будущее. До этого момента ты не осознавала опасности.

Если бы Ианта Тридентариус опустилась рядом с тобой на колени – со сладеньким презрением или с отточенной снисходительностью Третьего дома, ты бы рассказала ей о своих жалких страхах, ты бы заползла ей на колени и бесстыдно завыла, ты бы, как червяк, поползла бы за любыми крохами утешения, которые она могла бы дать тебе. Всю свою жалкую, унизительную жажду сочувствия ты бы вывалила на свою сестру-ликтора, зная, что от этой дерзости ты никогда не оправишься. Ианта станет твоим концом, таким же верным, как молот кислородной машины в детстве. Ты потянулась к ней так же бездумно, как мор поражает людей, ты предлагала себя ей, как некроз предлагает себя ране.

Так что, наверное, слова принцессы Иды после многозначительной паузы оказались только к лучшему.

– Вау! Я совершенно не так себе это представляла! – И ты услышала торопливые шаги – она отступила прочь по коридору, по которому пришла. Потом и они затихли.

Ты лежала на холодной черной плитке, глядя на разводы на потолке, где когда-то располагались твои заклинания, несчастная и отчаявшаяся, почти мертвая и не способная излечить себя. Где-то в голове звенел и звенел Второй колокол, не вызванивая ни одну из священных композиций Девятого дома, и ни один звонарь Гробницы никогда бы такого не сделал.

Ты вслух сказала, еле шевеля распухшими губами:

– Святой долга должен умереть.

– Да, – отозвалась Тело с кровати.

Твой смертный обет никак не повлиял на всеобщую серьезность, царившую в Митреуме. Ты пережила апокалипсис, но больше ничего не изменилось. Все были слишком заняты, чтобы обращать на тебя внимание. В следующий раз, когда ты заговорила с учителем – сердце билось аж в горле, а чай ты пить упрямо отказывалась – он даже не упомянул этот случай. Конечно, он знал. Конечно, он знал вообще все. Ты была слишком горда, чтобы просить его о спасении, но оказалась слишком глупа, чтобы не ляпнуть, пытаясь отвлечься от паники:

– Господи, я видела, как святой долга целовал тело Цитеры из Первого дома.

Кусочек печенья упал в чай. Он посмотрел на него с неподдельным ужасом, а потом с таким же ужасом посмотрел на тебя и снова на печенье.

– Харроу… Харрохак… мне неприятно спрашивать, но ты уверена?

Даже бог тебе не доверял.

– Клянусь Запертой гробницей, учитель.

– Не стал бы я ею клясться в этом случае, – пробормотал он и взял свою мятую ложку, чтобы выловить раскисший комочек имбирного печенья. Снова посмотрел на тебя. Под глазами у него виднелись темные круги, он не надел короны из детских пальчиков и перламутровых листьев, и, кажется, не причесался. Он пригладил волосы ладонью, будто услышав твои неодобрительные мысли.

– Что же, – сказал он наконец, – неудачно вышло.

– Это разве не грех? – Ты знала, что в этот момент похожа на предательницу, ну или на болтливую сплетницу. Но на самом деле ты хотела сказать: «Господи, я лежала в ванне, а он выпил танергию из моих оберегов, и я разорвала его глазные яблоки, пока он меня не убил. Я не спала сорок восемь часов. Я спросила у Мерсиморн, как лучше всего стимулировать выработку естественного кортизола, чтобы не спать. Она ответила, и теперь я боюсь, что испортила себе гипоталамус».

– Ты разве не считаешь, что это странно?

– Странно тут разве что то, что Ортус раньше проявлял интерес только к Пирре и к преступникам, за которыми охотился, – ответил император Девяти домов. – Когда он выкинул командира эдемитов из шлюза, то походил на жениха на свадьбе. Впрочем, это не очень романтично. Харроу, за десять тысяч лет я хорошо изучил этого человека, и он не нуждается в любви. Я видел, как шестеро других ликторов заводят бесконечные бесполезные романы друг с другом, потому что невозможно столько времени быть одному, но только не он. Он неприступен. Я не верю, что он сделал что-то с Цитерой. Она всем нравилась, и ему тоже, но расстояние между симпатией и… уестествлением трупа очень велико.

Ты, чувствуя себя слегка пьяной и невыносимо жалкой, смотрела на свое несъеденное печенье.