После долго и счастливо - Хлоя Лиезе

слёз), Оливер из ниоткуда появляется рядом как жутковатый светловолосый полтергейст.

— Эй, Эйден, — говорит он, ткнув указательными пальцами в уголки моего рта и растягивая их, пока не получается неестественная улыбка. — Чего такой серьёзный?

Я отпихиваю его руки.

— Твой папа только что опозорился, и вы все засмеялись.

Оливер хмурится и непонимающе моргает, а потом его лицо проясняется.

— Дружок, это шутка. Он делает это каждый раз, когда мы приезжаем на пляж. Живёт ради этого. Как ты этого ещё не понял?

— Что? — я запинаюсь. — Он нарочно наедается песка?

Оливер смеётся.

— Ага.

— Зачем? — мне начинает казаться, что я самый здравомыслящий член семьи. Это весьма пугающая мысль.

— Ну просто, — Оливер пожимает плечами. — Это смешно. Ну, и у этого есть история. Всё началось, когда он не планировал падать, но падал. Это когда мы были ещё маленькими — нет, меня вообще ещё на свете не было — и протезы были не такими хорошими, как сейчас. У него была какая-то старая фигня, не очень подходившая для ходьбы по песку, но что оставалось делать? Кажется, тогда Райдер был мелким, то есть, их было всего четверо, и он, как и любой другой папа, собирался возить их на берег и играть с детьми. Кажется, он тащил за собой ту тележку, в которой вёз старшеньких, и просто эпично упал лицом в песок. Фрейя так смеялась, что её стошнило мороженым.

От этого моё сердце скручивает нежностью.

— Звучит похоже на Фрейю.

— И папа сказал, что в тот день он выучил урок. Ну, даже два. Первый — не падать перед Фрейей, иначе она засмеётся тебе в лицо.

Я кошусь на Фрейю и встречаюсь с ней взглядом, пока она пытается сдержать очередной приступ хохота.

— Верно.

— А второй — мы можем выбирать, как нам жить: страдая из-за того, что мы потеряли, или испытывая благодарность за то, что у нас есть до сих пор. Папа выбирает благодарность. И теперь он запечатлевает это, эпично падая в песок на каждой семейной поездке, и это всегда в разное время, так что мы постоянно гадаем. Мой любимый раз был в прошлом году, когда он сделал это под конец, когда мы уже собирались ехать обратно. Мама сердилась, потому что он весь испачкался в песке, и там не было душа на пляже. А мне понравилось, поскольку он убедил нас всех, что этого не случится, а потом удивил, и так намного лучше.

Когда я поднимаю взгляд, Алекс спокойно идёт по песку, крепко держа Элин за руку, а потом она останавливает его, обвивает рукой за шею и притягивает для поцелуя.

И тут во мне что-то щёлкает. Вот что Фрейя видела в детстве. Вот чего она ожидает от любимого мужчины. Кого-то вроде её папы, который научился переносить тяжести и преодолевать ощущение неравности; мужчины, который научился любить бесстрашно или, если точнее, любить и быть любимым, даже если страшно.

Слова доктора Дитрих звенят в моей голове. «Если ты хочешь близости с женой, тебе надо подойти ближе, довериться ей, даже если ты ужасно боишься… нет, потому что ты ужасно боишься. Вдохни жизнь обратно в этот брак».

Словно услышав мои мысли, Фрейя косится в мою сторону. Я иду к ней и кивком головы показываю на воду.

— Давай наперегонки.

Её лицо преображается из настороженного любопытства в интерес. Затем она срывается с шезлонга и проносится мимо меня к воде.

Глава 19. Фрейя

Плейлист: Jamie Drake — Wonder

Я опережаю его. С лёгкостью.

И когда Эйден поднимается из океана, ему хватает наглости выглядеть как манекенщик в плавках; он проводит руками по своим тёмным волосам, а его аквамариново-синие глаза искрят, пока он понимающе улыбается.

— Нравится то, что ты видишь, Бергман?

Я брызгаю в него водой.

— Ты прекрасно знаешь, что на этом пляже нет ни единой женщины, которая не заметила бы тебя, и которой не понравилось бы увиденное.

— Мне плевать, кто меня заметил, — говорит он, дёргая меня за лодыжку по воде и притягивая в свои объятия. — Если только это не моя жена, — к моим щекам приливает жар, пока Эйден пристально смотрит на меня, а его ладонь ласкает мою спину. — Не строй планов на сегодняшний вечер.

Я хмурюсь.

— Что?

— Я кое-что приготовил для нас. Только для нас двоих.

Я пытаюсь проглотить счастье, бурлящее во мне.

«Ну серьёзно, Фрейя. Так радуешься одному скудному свиданию. Первому за несколько месяцев».

Не считая похода в кафе-мороженое. И мы все знаем, как плачевно оно закончилось.

Эйден как будто читает мои мысли.

— Ну то есть… если ты хочешь.

Я переступаю с ноги на ногу, и моя нога задевает его, отчего мы оба вздрагиваем, а потом подаёмся чуть ближе друг к другу.

— Там будет еда?

— За кого ты меня принимаешь? — он приглаживает мои волосы.

— Морепродукты?

— Естественно.

— Тогда да, — шепчу я, и он крепко обнимает меня.

Эйден всматривается в мои глаза, затем нежно целует в лоб. Его ладонь ласково накрывает мою щёку, пока он оставляет ещё больше поцелуев по моему лицу, а потом наши губы наконец-то встречаются.

Я тоже прикасаюсь к его лицу, глажу по подбородку, запускаю пальцы в его волосы, пока мягко дразню его язык своим. Это робкий поцелуй, осторожный, переходящий в нечто глубокое, когда Эйден встречает меня на полпути и вздыхает, не отрываясь от моего рта. Это ощущается честным и настоящим. Это ощущается драгоценным, хрупким и пугающим, всё равно что проснуться в новом мире, который неоспоримо лучше, но всё встало с ног на уши, и сложно сориентироваться.

Мы мягко и одновременно отстраняемся. Взгляд Эйдена проходится по моему телу, темнея, а ладони ласкают мои руки и талию.

— Я так понимаю, тебе нравится купальник?

— Нравится? — он стонет, снова привлекая меня в объятия. — Когда ты надела его в первый день здесь, у меня челюсть отвисла. Ты такая красивая.

Я обвиваю руками его шею и кладу голову на его плечо, чувствуя жжение горько-сладких эмоций.

— Спасибо, — шепчу я.

— Тебе вообще не надо задавать такие вопросы, — говорит он мне в волосы. — Ты же знаешь, что я схожу с ума по твоему телу, Фрейя. И уж тем более в сексуальном красном бикини.

Я хрипло сглатываю.

— Думаю, мне, может быть, сложно было знать это, Эйден.

Его хватка сжимается крепче. После небольшой паузы он спрашивает:

— Потому что мы не… — он прочищает горло. — Потому что прошло уже какое-то время?

— Потому что даже когда мы миновали фазу медового