Столица для поводыря - Андрей Дай

Вокзал же был жестко привязан к тому месту, где должен появиться мост через реку. И вот недавно инженеры наконец определились с площадкой. Лучшим был признан вариант чуточку выше по течению верхней паромной переправы. Примерно в том месте, где казармы Томского батальона выходили к Томи. В середине лета река там так мелела, что образовывались настоящие перекаты. Волтатис уверял, что на мели закладка опор моста не представляет никакой сложности.

Штукенбергу не нравились берега. Крутой и высокий правый пришлось бы частично срыть, а на низком болотистом пойменном левом, наоборот, – насыпать серьезную дамбу. Плюс еще старица, Сенная Курья, дополнительное препятствие. Тем не менее Антон Иванович вынужден был признать правоту Юрия Ивановича. Увеличившийся объем земляных работ легко мог быть компенсирован простотой возведения моста.

После переправы дорога должна была свернуть вправо, пройти Магазинным переулком между стенами женского монастыря и кирпичным заводом Некрасова и только потом выйти к обширному лугу, пока еще покосу конного завода, выделенному магистратом под станцию. К северо-востоку от станции планировалась ветка к грузовым терминалам с пакгаузами и депо, а на юго-восток уходила основная магистраль.

Все, что касалось технического проекта станции, туземным купцам было по сердцу. А вот с внешним видом собственно вокзала – визитной карточки столицы огромной губернии – возникли вопросы. Как я уже говорил, ни один из эскизов купцов не устроил. Штукенберг, обладающий достаточной властью, чтобы просто ткнуть пальцем в один из вариантов, от выбора уклонялся, заявляя, что, дескать, строения, в которые паровозы не въезжают, его не касаются. А ко мне, занятому разборками между консерваторами и нигилистами, обращаться опасались. Да и всем были отлично известны мои вкусы.

– Первое! – заявил я, едва осознав проблему. – Антон Иванович. Почему вы не предусмотрели продолжение ветки в обход города к Томскому речному порту в Черемошниках? По реке вскорости поплывут сотни пароходных судов! С юга губернии повезут гигантское количество грузов, которое нужно будет посредством нашей дороги доставлять к Уралу и на восток. И что? Предлагаете тащить это все на возах через весь город? Юрий Иванович, ну вы-то куда смотрели? Антон Иванович – человек в наших дебрях новый, мог и не знать. А вы-то?!

– Виноват, ваше превосходительство, – серьезно кивнул Волтатис, впрочем и не подумав испугаться. Получил человек дополнение к техзаданию на проектирование, ничего более.

Штукенберг, приготовившийся уже было защищаться, удивленно приподнял брови, но промолчал.

– А вы, – я посмотрел на архитекторов, – приготовьте три эскиза… Покрасочнее. Да как картины их, под стекло. У магистрата поместим и… ящики, что ли, поставим. Пусть горожане за понравившуюся картинку голосуют. Копейки, что ли, или камешки хотя бы кидают в ящик. Я солдат поставлю, чтобы непотребство не корябали и больше одного раза не подходили. Недели, думаю, будет достаточно на сбор мнений?

– Думаю, да, ваше превосходительство, – хмыкнул Македонский. – Знатное будет развлечение – наблюдать за всем этим…

– М-да… Наблюдать… – задумался я. И все пару минут молча сидели и ждали, пока я обмозгую какую-то важную, как они считали, мысль.

А мне в голову пришла вдруг идея, каким образом совместить несовместимое: незамужнюю девицу Василину Владимировну и Ядринцова – в путешествии по губернии. Чего проще – добавить к этой компании супругу Варежки с фотоаппаратом? И десяток казаков для охраны ценного имущества. И Коля-нигилист под присмотром будет, и отпечатки пригодятся. И негласное исследование жизни губернии можно произвести, если слишком уж не афишировать, что сам Пестянов тоже в той компании прокатится.

Понятия не имею, каким образом можно сейчас напечатать фотографии в газете. Ни в московских, ни в санкт-петербургских газетах фотографий не встречал, но ведь как-то же можно! Было бы что печатать. Вот за материалом я мадам Пестянову и намеревался отправить.

Кроме того, фотографии могли послужить отличным агитационным материалом для желающих переселиться из тесной России в обширную Сибирь. Не листовки же для неграмотных в большинстве своем крестьян печатать.

– В общем, на том и порешили, – подвел я итог. – И впредь попрошу своевременно извещать меня о ходе работ, касающихся железной дороги. Я хочу знать обо всех затруднениях и успехах, дабы иметь возможность реагировать соответствующим образом. А чтобы соблазна не было… Отныне раз в неделю станем такое же вот совещание устраивать. Вам все ясно, господа? Не смею вас больше задерживать…

Ко дню поминовения усопших воинов к берегу реки в районе торговых рядов подошли пароходы с баржами. И я, вышедший на набережную на них взглянуть, осознал древнюю как мир истину – сапоги должен тачать сапожник! Огромные, с высоченными бортами, толстобрюхие баржи оказались как минимум в четыре, а то и в пять раз больше тех лоханок, которые Адамовский предоставил мне год назад для южной экспедиции.

На каждую их этих громадин легко поместилось по шестьсот человек, что в один миг решило все проблемы. Я даже и лезть в составление расписания движения пароходов не стал. Уверен, мои люди будут доставлены в нужное место, а остальное уже и неинтересно.

Тем не менее у транспортников оказалось другое мнение. И образовалось оно, как ни странно, опять благодаря моей деятельности. Дело в том, что практически сразу после возвращения из столицы я всерьез занялся своим страховым обществом. Молодой родственник Гинтара был с поста управляющего уволен, а на его место тут же попросился младший брат Федора Ильича Акулова, с которым мы коммерческое приложение к «Ведомостям» издавали. И что самое забавное – когда Федор Ильич привел Якова Ильича ко мне в кабинет знакомиться, я с удивлением узнал в нем того самого купчину, которого я чуть ли не год назад на пожаре Гостиного двора кулаками потчевал.

Так-то я об этом, самом младшем из четырех братьев Акуловых много чего слышал. Да и как же иначе, если личностью Яков Ильич был непоседливой и неспокойной. И с маниакальным стремлением к справедливости. В городском муниципалитете, куда Яков входил на правах советника, именно он был главным бузотером и возмутителем спокойствия.

Жил Яков Ильич в собственной усадьбе на Магистратской улице в Сенной ее части, и занимался этот отменно образованный человек банальной перепродажей мануфактуры. Скупал ткани в больших количествах на ирбитской и нижегородских ярмарках и реализовывал уже в Томске в собственных лавках, в которых работали сразу несколько десятков приказчиков. Хвастался принципиальной честностью. Говорили, готов был уволить любого работника, даже если возникало только подозрение в нечистоплотном ведении дел. Может быть, поэтому при сравнительно больших оборотах особенно великой прибыли не получал. По сведениям Миши Карбышева, капитал младшего Акулова никогда планку в полмиллиона не превышал.

А еще мой будущий управляющий страховым обществом «Томск» ненавидел пожары. Жена у него, молодая да любимая, в пламени погибла. Детей они прижить не успели, а на других женщин купец и смотреть не мог. Однолюб. Такое бывает.