Годы паники. Как принять верное решение, когда все говорят «пора рожать» - Нелл Фриззелл

многие женщины-профессионалы, ориентированные на карьеру и живущие в большом городе, Ребекка не пыталась забеременеть до тридцати пяти лет, несмотря на то что всегда знала: она хочет детей. Партнер старше ее, но, как она говорит, «раньше в моей жизни не было никого, с кем бы хотелось завести ребенка».

Ребекка настояла на анализах, как она объясняла, «не потому что думала, будто у кого-то из нас есть проблема, а потому что у меня мало времени, надо было выяснить поскорее».

Ах, это время, которого мало! Жажда определенности. Боль неизвестности. Эти знакомые басовые ноты, которые контрапунктом звучат под мелодией «годов паники». На самом деле анализы показали, что у них все в порядке. А она все равно не беременела.

– Когда месячные пришли в первый раз, я очень смутно представляла, в нужный ли момент мы все сделали, – вспоминала Ребекка, отсчитывая месяцы на пальцах. – Но во второй раз была уверена, что мы попали в точку, а менструация ни с того ни с сего пришла раньше. В следующем месяце у меня примерно шесть дней после овуляции было такое странное вздутие, небольшое кровотечение, и я думала, что, может быть, это оно: практически как в учебнике. Но оказалось просто несварение, а спустя еще пару дней пришли месячные, опять раньше положенного. Тогда я напилась в хлам и облила слезами бойфренда, который тоже не выдержал и заплакал.

Через несколько месяцев попыток Ребекка решила, что не может допустить, чтобы на этом зациклилась вся жизнь. Размах качелей от надежды до разочарования был слишком велик. Хватит тестов на беременность, глубоких заплывов на форумы и паники. Они решили начать ЭКО, записались на прием и готовились к самом сухому из «сухих январей»[39].

– Так что в результате, – добавила Ребекка, – я была уже пять недель как беременна, когда сделала анализ. Помню, как шла домой, и хотелось пи-пи, а я думала: «Ой, надо бы не потратить мочу зря».

В тот вечер на тесте проявилась совсем бледная полоска, однако Ребекка была достаточно потрясена ею, чтобы тут же расплескать полный стаканчик мочи по всему полу. За здоровье!

* * *

Через пару дней после заеденной огурцом печали по не наступившей беременности я поехала на сеанс, сказала психотерапевту, что не беременна, расплакалась от разочарования, погрызла заусенцы на пальцах и стала ждать, скажет ли он для разнообразия хоть пару слов утешения, вместо того чтобы с хирургической точностью перефразировать мои же слова.

– Вы уже знаете, как я полагаю, что срок может быть еще слишком небольшим, чтобы стало заметно? – спросил он.

Я оторопела. Буквально оторопела от собственной тупости. Где-то в дальних закоулках мозга хранилось что-то о тестах на беременность, о ложноотрицательных результатах, гормональных изменениях и ожиданиях. Но я не делала такие много лет, старалась никогда не читать вкладыши-инструкции и поэтому совершенно забыла и, честно, даже не представляла, что тест может дать неточный результат.

На той же неделе я вошла в ванную комнату посреди светло-серого дня и сделала еще один тест. В ожидании результатов меня охватило почти такое же чувство, как в тот момент, когда я пришла за результатами школьных выпускных экзаменов: нервное возбуждение, трепет, надежда – в сочетании с вечным вторым голосом, который спрашивал, что я чувствую, как выгляжу, как могу отреагировать. Может, именно так женщина ощущает, что беременна? Уверенно ли я выгляжу?

Как ни странно, помнится, пока две параллельные линии проявлялись на светлом бумажном фоне, я подумала, что в этот раз тоже не удивлена.

Я чувствовала себя счастливицей. На это и надеялась. В отличие от очень многих подруг и коллег, которые, как я знала, пытались залететь годами, я забеременела спустя всего два месяца. Я вошла в спальню, развернула бумажного журавлика, которого Ник подарил мне на одном из первых свиданий, написала внутри «я беременна» и оставила на его подушке.

Однако этот факт мне почему-то никак не удавалось закрепить. Ни в сознании, ни в теле. Я не могла до конца поверить в то, что нечто столь потрясающее действительно утвердилось в моей утробе. И поэтому несколько недель спустя, зависнув над унитазом в помещении одного южнолондонского склада, в окружении пустых банок и грязных отпечатков пальцев, сделала еще один тест (наверняка вызвав своей медлительностью раздражение других страждущих в очереди). Я смотрела, затаив дыхание и приспустив трусы, как снова появлялись полоски-близнецы, показывая, что я по-прежнему – пока – беременна. Третий тест сделала дома у подруги, ничего ей не сказав, и еще один в то утро, когда надо было идти на первую встречу с акушеркой, полагая, что она попросит предъявить ей какие-то доказательства того, что я на самом деле настолько беременна, насколько уверяю. Неделями я носила эти четыре разных положительных теста в сумке, как пропитанные мочой амулеты, пытаясь отогнать ползучий страх, что это может исчезнуть. Я доставала их в автобусе или дома в кухне, выкладывая на стол, и просто смотрела на полоски своей фертильности, пытаясь каким-то образом запечатлеть эту информацию в сознании.

В те первые недели моя беременность казалась такой хрупкой, что я не могла никому о ней рассказать. К тому времени как я собралась с мужеством, чтобы признаться заведующей кафедрой английского языка в колледже, куда меня приняли для переподготовки на учителя, мне уже приходилось застегивать пояс брюк над выпирающим животом английской булавкой. Совершенно издерганная нервным чувством вины, я вошла в ее кабинет с пепельно-бледными щеками, готовая встретить волну обвинений. Мне казалось, я кого-то подвожу. Эта организация дала мне возможность, предложила поддержать меня во время смены профессии, продемонстрировала веру в мои способности, а я сейчас швырну все это ей в лицо. Я также ощущала себя виноватой в том, что, будучи женщиной за тридцать, вношу свою лепту в подтверждение старого дискриминационного утверждения, что женщины в «потоке» больше интересуются детьми, чем карьерой. Я собиралась сильно осложнить жизнь многим людям: коллегам, начальнице, ученикам, любой тридцатилетней женщине, которая в будущем будет претендовать на такую же должность.

А на самом деле лицо завкафедрой расплылось в широченной улыбке.

– Поздравляю! – воскликнула она. – Это чудесно.

Я не могла поверить в свою удачу. Никаких пассивно-агрессивных комментариев, вздохов, нескромных вопросов, ничего, кроме благожелательности и утешения…

Однажды, почти год спустя, я сидела на низкой стене на тихой улочке жилого района и кормила грудью сына, когда та же завкафедрой прошла мимо, везя в прогулочной коляске собственного ребенка. Оказалось, через считаные месяцы после того, как я вошла в ее кабинет, пристыженная и