Заклятие Лусии де Реаль - Иван Головня

Решив перекусить, Лакуна уложил вёсла вдоль бортов и потянулся к пакету с сухарями. И в этот миг со стороны норда, где приблизительно должна была находиться «Фортуна», до его слуха донёсся отдалённый пушечный выстрел. «Неужели по шхуне?» – мелькнула в голове Лакуны тревожная мысль. И тут же, следом за первым, последовал второй выстрел. А спустя секунду-другую морское безмолвие расколол чудовищной силы взрыв. Лакуна мигом вскочил на ноги. То, что он увидел, заставило его впервые в жизни перекреститься: милях в десяти к норду к небу поднимался огромный сноп пламени и дыма.

– Прощай, «Фортуна»! – прошептал Везунчик. – Прощайте, непутёвые морячки! Спасибо вам! Пусть и несознательно, но в этот раз вы сделали хорошее дело. Там… – Лакуна поднял к небу смиренный взгляд, – вам за это, надо думать, воздастся.

Осенняя выставка морионских художников, устроенная в Зале приёмов городского муниципалитета, на сей раз удалась на славу. В ней едва ли не впервые приняли участие все ведущие живописцы, графики и ваятели Мориона, выставившие на суд ценителей прекрасного лучшие свои работы. Здесь можно было увидеть бьющие по нервам своей агрессивной экспрессией портреты Стива Крума, воздушные и трепетные, словно тонкие утренние сны, акварели Лорны Поповой, прелестные романтические марины Жоржа Руго, очаровательные, полные радостного и светлого настроения этюды талантливого последователя импрессионистов Энцо Корелли, реалистические сценки из жизни рыбаков и докеров старейшины морионских художников восьмидесятилетнего Жюля Форса, пышные, похожие на театральные декорации полотна Барри Стюарда с фантастическими приморскими городами и гаванями, изящные и лёгкие, будто парящие в воздухе, мраморные женские фигурки Шандора Конти.

О выставке много писали газеты. Журналисты соревновались в изобретении броских эпитетов, которыми щедро одаривали художников и их работы. Устроители выставки довольно потирали руки: народ на выставку валил валом.

Хотя, справедливости ради, придётся признать, что не все зрители стремились в Зал приёмов только затем, чтобы полюбоваться на шедевры упомянутых выше виртуозов кисти и резца. Неожиданно для всех, и прежде всего, надо думать, для самого автора, «гвоздём» выставки стала работа некоего Ричи Акселя, посредственного живописца, который до этого звёзд с неба не хватал.

На картине этого художника, которая называлась «Исчадие ада» и значилась в каталоге выставки под номером «97», во всех деталях был изображен полутёмный чердак старого дома. На переднем плане лежала мёртвая девочка-подросток в изодранной одежде, с окровавленным лицом и синими пятнами на шее. На втором плане виднелся удаляющийся убийца. Держась левой рукой за открытую чердачную дверцу и полуобернувшись, он бросал последний взгляд на свою жертву. Это был отвратительный горбун с яйцеобразной головой, прилипшими ко лбу жидкими рыжими волосами, оттопыренными ушами, похожим на клюв попугая горбатым носом, большим кривым ртом и маленькими хищными глазками. Картина была выдержана в тёмных тонах, что ещё больше усиливало исходившее от неё мрачное настроение.

Сказать, что работа Акселя отличалась какими-то творческими находками или очень уж высокой техникой исполнения, было бы заведомым преувеличением. Это была заурядная по замыслу и исполнению работа мастера средней руки, хотя и сделанная добротно, на приличном профессиональном уровне.

И всё же именно около этой картины больше всего собиралось народу. Объяснялся такой интерес к «Исчадию ада» тем, что сюжетом для этого полотна послужил случай, который каких-нибудь два месяца тому назад прямо-таки потряс спокойный в общем-то и тихий Морион: на чердаке одного из старых домов на Галерной была найдена мёртвой жившая на этой же улице тринадцатилетняя Лина Робер, единственная дочь в семье, ученица восьмого класса общеобразовательной школы. Девочка была задушена. Кроме того, у неё была разбита голова и выкручены руки – свидетельство того, что она отчаянно сопротивлялась. Как определил врач, преступник раньше задушил её, а уж потом, мёртвую, изнасиловал.

Как несчастная оказалась на чердаке – её туда заманили или она сама зачем-то на него забралась, – никто сказать не мог: свидетелей, как это часто бывает, не нашлось. Каких-либо следов убийца и насильник тоже не оставил. Несмотря на все старания, полиция, к своему стыду, найти его не смогла.

И всё-таки спустя два месяца преступник нашёлся. Причём самым неожиданным образом…

* * *

Был воскресный день, и в Зале приёмов было особенно многолюдно. Как обычно, больше всего зрителей толпилось перед «Исчадием ада». Люди, вполголоса переговариваясь, живо обменивались впечатлениями. Причём говорили преимущественно не о достоинствах или недостатках картины, а больше об изображённом на ней происшествии, ещё свежем в памяти горожан. То и дело в толпе слышались негодующие возгласы, на голову убийцы сыпались отборные проклятия. Оно и понятно: народ тут собрался большей частью простой, далёкий от искусства, но зато остро воспринимающий любое событие подобного рода.

За разговорами и обменом впечатлениями никто не обратил внимания на довольно неприятной наружности горбуна, который деликатно, но настойчиво пробирался сквозь толпу к картине. Если бы присмотреться к этому человеку повнимательнее, то можно было бы сделать вывод, что чувствовал он себя здесь явно не в своей тарелке, что посещение подобных заведений и мероприятий было для него делом непривычным и не совсем приятным. Едва горбун протиснулся к картине и взглянул на неё, как он тут же дико вскрикнул, беспорядочно замахал руками, словно отбиваясь от невидимого врага, и, упав на пол, забился в истерике. Толпа, не успевшая сообразить, что происходит, мгновенно расступилась. Послышались испуганные женские вскрики.

Какой-то дотошный мужчина, посмотрев на извивающегося на полу странного посетителя выставки, а затем на картину, удивлённо воскликнул:

– Люди добрые! Так это же насильник! Посмотрите-ка на него получше!

– А ведь и в самом деле! – сказала одна из женщин и без дальних слов огрела упавшего своим зонтом. – Ах ты изверг проклятый! Пришёл полюбоваться своей работой?

От расправы толпы горбуна спасли смотритель зала и дежуривший у входа полицейский, которые прибежали на поднятый зрителями шум. Полицейский, разобравшись, что к чему, тут же надел на всякий случай на мужчину наручники и связался по рации с полицейским управлением.

Когда прибывшему через несколько минут на выставку инспектору полиции Габриелю Кейсу, невысокому плотному мужчине с большой головой, круглыми с поволокой глазами навыкате и похожим на баклажан носом, который два месяца безуспешно разыскивал убийцу Лины Робер, указали на картину и на лежащего под нею на полу скрюченного мужчину в наручниках, тот не сразу поверил своим глазам. Подумал, что имеет дело со случайным совпадением. Но прибывший с инспектором врач сделал виновнику происшествия успокоительный укол, и тот, не успев ещё как следует прийти в себя, начал истерично выкрикивать:

– Почему я не видел его? Где он прятался, этот проклятый художник? Я не мог не заметить его! Не иначе как эту картину малевал сам дьявол! Человека я бы увидел! Непременно увидел бы! Не-ет, это был не человек! Это мог быть только дьявол! Защитите меня от него! Арестуйте меня поскорее! Отправьте немедленно в тюрьму!