Орлы и ангелы - Юли Цее

Может быть, говорю, но ей-то ХОЧЕТСЯ написать именно ЭТУ работу. И если уж она за что-нибудь взялась, то непременно доведет дело до конца.

Да, говорит он, это совершенно естественно. Кроме того, она, знаете ли, немного упряма. Но поэтому-то я сюда и прибыл.

Нет, говорю, совершенно определенно не поэтому. Ни один профессор не проедет ради своей дипломантки восемьсот километров, тем более через Прагу.

Я вроде бы пошутил насчет ужасного качества восточноевропейских дорог, однако он не смеется.

Я забираю Лизу в Лейпциг, говорит он.

Не выйдет, отвечаю. Она нужна здесь.

А зачем, спрашивает.

Она устраивает в городе такой переполох, что этого вполне достаточно, чтобы привлечь внимание людей, которым нужно меня разыскать.

Кончайте эти глупости, говорит он.

Она ворошит старую грязь, втаптывает в землю едва проросшее былье и действует на нервы всем этим людям в такой мере, что скоро им придется что-то предпринять.

Не держите меня за идиота, отвечает он.

Шницлер, говорю, я не хочу возвращаться в Лейпциг. И чтобы она вернулась, тоже не хочу.

То, что происходит у вас с фройляйн Мюллер, отвечает он, вписывается в поле симбиотических взаимоотношений на уровне врач — пациент. Только не навоображайте себе, будто между вами разыгрывается нечто личное.

Думайте, как хотите, говорю, только знайте, что вы совершенно не правы. Ситуация складывается просто идеальная. Если Кларе доставляет удовольствие ползать по выжженной земле моего существования и рыться в руинах, то нам надо просто не мешать ей. Скоро все кончится, и тогда вы получите свою Клару обратно.

Вы не так поняли, говорит он.

Обеими руками он натягивает ткань брюк на коленях, превращает ее в два хвостика и скручивает каждый до тех пор, пока тот не начинает держаться сам по себе. Оглядывается по сторонам; вид у него такой, словно он лишь с трудом подавляет вспышку ярости.

Я приехал в город случайно…

На этих словах голос его замирает, и сразу становится ясно, что он лжет.

Вот уж не верю, говорю я.

Фройляйн Мюллер, говорит он, не сможет защитить эту работу в качестве дипломного сочинения. И будьте уверены, она отправится со мной в Лейпциг, если я потребую этого с достаточной строгостью.

Этого я и опасаюсь, говорю я.

Самое время встряхнуться и выяснить наконец, что, собственно говоря, на кону. Судя по тому, как он на меня смотрит, я понимаю, что после пристрелки мы переходим к подлинным переговорам.

Хорошо-хорошо, говорю, что-то я сегодня туг на ухо. Вы мне грозите и, скорее всего, сейчас предложите определенный обмен. Клару в обмен на что-то.

Он разом разглаживает брюки на коленях и садится прямо.

В настоящее время, говорит он, я исследую патологию организованной преступности. После Балканских войн интерес общественности к данной теме чрезвычайно возрос.

Клал я на ваши исследования, говорю. Я собираюсь здесь сдохнуть, а Клара должна при этом присутствовать. Как видите, я с вами весьма откровенен.

Он подается вперед, внезапно он становится гибким, не то что прежде.

Я тоже буду с вами весьма откровенен, говорит он. Число людей, могущих своими показаниями внести лепту в мои исследования, крайне мало. Это или преступники, находящиеся в международном розыске, или их жертвы. Ни те ни другие не принадлежат к самым разговорчивым образчикам человеческой породы. А вот вы с Джесси…

Его голова у меня в руках похожа на тропический плод, пожалуй на кокос с излишне длинными волосами. Я крепко хватаю его и опрокидываю вместе со стулом в сторону дерева, так что в итоге он стукается затылком о ствол каштана, а стул еще какое-то время балансирует на одной ножке. Легче всего было бы шарахнуть его о дерево еще раз, уже как следует, а потом забросить в кусты, оставить там и забыть. Когда-нибудь он покрылся бы мхом и стал частью сада.

Шницлер, говорю я, вы, конечно, крутой мужик, но все же главным образом старый. Ну-ка, выкладывайте, какая страна является вашей родиной.

Господин хороший, говорит он, я, знаете ли, уже давно ничего не боюсь.

Хорошо, говорю, сформулируем вопрос несколько иначе: это ведь Албания?

Нет, говорит он.

Отпускаю его; стул, резко качнувшись вперед, едва не сбрасывает его на газон.

К чему весь этот балаган, кряхтит он.

Пытаюсь, отвечаю, избавиться от морока бесконечных намеков.

Он опять принимается за свое, однако теперь уже задыхается и берет тайм-ауты после каждой пары слов.

Вы, говорит, и ваша маленькая приснопамятная подружка, вы оба находились в ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ… Имеющем для исследователя не поддающуюся измерению ценность…

МНЕ, рычу я, ПРАКТИЧЕСКИ НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ. Примите это наконец во внимание, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!

Уверяю вас, шепчет он, вам предстоит еще долгая счастливая жизнь, если вы сумеете выпутаться из нынешней ситуации. Речь идет исключительно о том, чтобы принять несколько правильных решений.

Опять тянусь руками к его лицу, он так чудовищно уродлив.

«Когда смерть приближается, занавесив лик, — цитирую я по памяти, — мы говорим о выздоровлении».[25]

Это для него уже слишком, глаза становятся несколько шире, что придает лицу выражение безумия, и он меняет тактику, хватаясь обеими руками за сердце. Совершенно очевидно, что он симулирует. Выглядит он, конечно, мертвецом, но это от жары, а так-то он еще твердый орешек.

Это меня не испугает, цыкаю на него.

Снимает руки с груди, вцепляется в ручки стула, дает хорошего пинка Жаку Шираку, который, вскочив на ноги, беспокойно вертится, не понимая, нормально ли то, что он видит.

Макс, быстро произносит Шницлер, вы побывали в совершенно исключительных переделках. Вот и расскажите свою историю профессионалу, а не ДИЛЕТАНТКЕ!

Ку-ку, кричит Клара, погляди-ка, что я принесла.

Я не слышал, как она пришла. И вот она внезапно стоит посреди двора, обеими руками обхватив фирменный пакет от «Шелла», должно быть, алкоголь и сигареты, возможно, у нее есть повод устроить праздник. Лицо у нее живое, раскрасневшееся и влажное, как в лихорадке. Черт его знает, чем она там, в городе, опять занималась и откуда у нее берется на это энергия. Увидев Шницлера, она хватается за голову, на которой черный парик, и тут же опускает руку. Пристально разглядывает его — маленького и жалкого на ржавом стуле, переводит затем взгляд на меня, гордо стоящего руки в боки, с сигаретой в зубах.

Вау, говорит она, вау.

Фройляйн Мюллер, говорит он, для меня это всегда удовольствие.