Обрученная с розой - Симона Вилар

– На меня напали во время пожара. И спасся я лишь по чистой случайности. Один из нападавших, судя по всему, тот человек, который следует за нами со своими людьми от самого Йорка. Ежели мы выедем прямо сейчас, пока еще никто не опомнился, мы сумеем оторваться. Тогда и передохнем.

И вот теперь уже много часов подряд они гнали коней, лишь порой переходя на рысь, чтобы дать им отдышаться. Майсгрейв казался железным – он словно не чувствовал тяжести доспехов, не был голоден и утомлен до предела, не кровоточила его рана.

Дорога шла долиной, где как призраки маячили серые фигуры крестьян, мимо мрачных, наполовину вымерших селений, где возле убогих хижин бродили шелудивые псы, а к латаным юбкам матерей жались полуслепые дети с запекшимися веками и вздутыми животами. У развилки дорог белел обглоданный скелет лошади. В хмуром низком небе медленно кружили коршуны. Казалось, проклятье лежит на этой земле.

Анна ехала бок о бок с Оливером. Само собой вышло, что она взялась опекать его. Во время сборов помогла затянуть кольчугу, во дворе подвела лошадь. И теперь они все время держались рядом. Анна покосилась на юношу. На нем поблескивал шлем отца. Налобник был опущен и скрывал верхнюю часть лица. Щеки Оливера были мокры, и Анна не могла понять, то ли это дождевая влага, то ли слезы. Девушка вздохнула и поежилась. Холодный дождь сыпал не переставая. Сегодня утром, пока Гарри седлал внизу ее коня, она сбросила вчерашний, насквозь пропаленный камзол и надела этот, из черной кожи, туго перетянув его в талии широким поясом.

Поднялся сильный ветер, немного разогнавший тучи. Дождь поутих. Отряд ехал по вершине пологого холма. Внизу лежала волнистая, простиравшаяся до самого горизонта равнина, вся в буковых рощах и крутых пригорках, между которыми стлались полоски полей.

Анна вновь пришпорила лошадь, которая и без того была в мыле. Какая-то тяжесть угнетала ее душу.

«Мы едем четвертый день, а смерть словно крадется по нашим следам, утаскивая то одного, то другого. Чей черед завтра, а может, уже и сегодня?»

Анна чувствовала, что гибель любого из этих людей причинит ей боль. Она знает их всего несколько дней, но эта изнурительная дорога и опасности, пережитые вместе, сделали их близкими и понятными. Пожалуй, даже более понятными, чем подруги по монастырю, о которых она почти и не вспоминала с тех пор, как покинула тихое аббатство и пустилась в этот головокружительный путь.

Девушка снова окинула взглядом окружавших ее ратников, и сердце ее сжало дурное предчувствие.

«Кто из них?» – невольно задавала она себе один и тот же страшный вопрос.

Она видела Оливера, затем перевела взгляд на несшегося впереди Майсгрейва. Полы его широкого плаща развевались как бурое знамя. А вот и Патрик Лейден. Его панцирь сверкал даже при свете хмурого дня. Патрик был опрятен и, как заметила Анна, не упускал возможности начистить до блеска свои доспехи. Все его снаряжение – начиная с носков высоких сапог из красной испанской кожи и кончая отполированным шлемом – отличалось каким-то щегольским изяществом. Ехавшие следом братья Гонды рядом с ним казались едва ли не замарашками. Их чешуйчатые панцири потемнели от долголетней смазки, почти одинаковые стальные каски были надеты поверх старых кольчужных наплечников. И лошади у них были одной и той же темно-гнедой масти с длинными, почти до земли, черными хвостами. Со спины братьев можно было бы перепутать, если бы Фрэнк не выглядел гораздо массивнее Гарри.

За ними трясется на массивном кауром жеребце Большой Том, с ним рядом довольно комичная фигура – Том Малый, болтающийся в огромном, не по мерке, седле на высокой рыже-пегой кобыле, раньше принадлежавшей Молчаливому Эдмунду. Том взял ее себе после того, как во время стычки у придорожного креста убили его лошадь. Анна знала, что Большой и Малый – побратимы, не раз попадали вместе в жуткие переделки, но, выручая друг друга, остались целы и невредимы. Они и свадьбы сыграли в один день, а их невесты были сестры-близнецы.

Замыкал отряд Шепелявый Джек. Его горбоносый рыжий конь сдавал – хрипел и задыхался. Стальная каска с широкими полями затеняла худое, со впалыми щеками лицо воина. Его верхние зубы сильно выдавались вперед, так что верхняя губа нависала над нижней, как у зайца. Анне казалось, что от этого он и шепелявил.

Они миновали покрытый нежной голубоватой зеленью ольшаник на вершине холма и стали спускаться. Кони шли тяжелой рысью. В долине среди лугов извивалась небольшая речка с дуплистыми ивами по берегам. За переправой дорога раздваивалась. Та, по которой они ехали, римская, уходила на юг, другая же, проселок, огибая рощи и возвышенности, вела на запад. У реки виднелась приземистая каменная башня с осыпавшейся кладкой. Подъемный мост завис высоко над водой. На шум из башни вышел, на ходу нахлобучивая каску, мостовой стражник. По-видимому, его оторвали от трапезы, и он, что-то дожевывая, стал опускать бревенчатый пролет, однако Майсгрейв остановил его.

– Погоди немного, добрый человек. Скажи нам, куда ведет этот путь? – и он указал рукой в железной перчатке на римскую дорогу.

– В Кембридж, сэр. Это прямая кембриджская дорога.

Филип кивнул.

– А другая?

– Эта на Лестер.

Филип снова кивнул и, указывая на белеющие за рощей на холме высокие стены, спросил:

– А это что за строение?

– О, это богатый цистерцианский монастырь. Он-то и взимает пошлину за проезд по этому мосту.

Филип на мгновение задумался, а затем, достав из кошеля деньги, вложил в ладонь стражника несколько крупных золотых монет. Тот обомлел от неожиданной щедрости, а рыцарь сказал:

– Это для того, чтобы ты направлял любого, кто будет расспрашивать о нас, по кембриджской дороге. Кто бы ни спросил, скажешь, что мы во весь опор устремились на юг. А мы пока погостим в монастыре. Если сделаешь, как я приказал, то вечером получишь еще столько же.

Стражник расплылся в кривозубой ухмылке:

– Как не понять, благородный сэр рыцарь. Времена-то нынче беспокойные. То Йорки, то ланкастерцы… Все исполним, как велено, клянусь спасением души.

Майсгрейв со своими людьми пересек луг и поднялся к монастырю – укромной, отделенной от мира высокими стенами обители с изящной церковью, старым парком и многочисленными службами. Здесь было решено наконец-то сделать остановку, дать путникам и лошадям отдохнуть и подкрепиться.

Спрыгнув у монастырской конюшни с седла, Анна уже по привычке бросила повод Гарри. Но ее остановил Майсгрейв:

– Погоди, Алан. Пусть братья-монахи поскорее окажут ему помощь.

Повернувшись к младшему Гонду, он спросил:

– Что, не до шуток, бедняга Гарри?

Гарри уныло развел руками.

– Хороши шутки. Ни одна красотка меня любить не станет – так изуродовало.

Вся его щека от скулы до подбородка была покрыта сочащимися багровыми волдырями. Анна смотрела на него с жалостью и невольным восхищением – какое же нужно мужество, чтобы молча сносить такую боль! Гарри заметил этот взгляд и, попытавшись улыбнуться, сказал: