Леший 3 - Евгений Владимирович Соколов

Артём и тут же добавил, заинтриговав женскую половину нашего дружного коллектива. — Девушки, а после обеда вас ждёт приятный сюрприз!

Конечно же, дамы сначала выразили восторг, но тут же показали нетерпение, начав приставать к своим парням и требуя рассказать, что это за сюрприз. Но те проявили стойкость и лишь советовали немножко подождать, дескать, вскоре сами всё увидите и оцените.

А в общей столовой всё уже было готово для торжественного обеда, посвящённого окончанию строительства нашего лесного посёлка и празднованию новоселья. Вышколенные официанты ненавязчиво следили за тем, чтобы ни у кого из сидящих за большим столом не пустовали тарелки, периодически наполняли бокалы и своевременно производили смену блюд. Конечно же, мы отметили мастерство поваров, приготовивших все эти очень вкусные деликатесы.

Во время обеда наши дамы нет-нет, да спрашивали, когда же, наконец-то, они увидят тот самый обещанный приятный сюрприз, и в итоге Артём предложил нашим женщинам самим выбрать это время:

— Мы закончили основную часть торжественного обеда, а дальше на ваше усмотрение, — с улыбкой произнёс мой друг, — хотите, прямо сейчас всё вам покажем, а если ещё наберётесь терпения, то увидите этот сюрприз после десерта.

— Ну уж нет! — заверещали хором девушки. — Мы итак уже извелись от нетерпения, так что сначала предоставьте нам долгожданный сюрприз, а уже потом десерт.

— Будь по-вашему! — весело ответил Артём. — Тогда попрошу всех пройти в зрительный зал!

Собственно говоря, никакого зрительного зала у нас не было, зато недалеко от большого обеденного стола имелась вполне приличная танцплощадка — вот там мужчины и расставили кресла, усадили в них женщин, и оставив небольшую часть для импровизированной сцены.

— Уважаемые дамы и господа! — обратился к публике Михаил. — Предлагаю вашему вниманию несколько шедевров в исполнении виртуоза Ефима, известного в узком кругу, как Шерхан. Первая композиция Томазо Альбинони — Адажио соль-минор для скрипки.

Ефим скрылся в небольшой подсобке рядом с импровизированной сценой, но лишь для того, чтобы тут же выйти оттуда, держа в правой руке смычок, а в левой божественный инструмент. Не зря говорят, что скрипка — это очень необычный инструмент, и благодаря ему можно понять смысл всей музыки. Публика затихла в предвкушении чуда, И оно не заставило себя ждать. Смычок коснулся струн и душа скрипки запела, дивные звуки тонкими ручейками заполнили собою пространство, люди замерли, заворожённые этим волшебным таинством. Мой боевой товарищ, мой друг Фима с раннего детства дружит со скрипкой, а она общепризнанная королева оркестра и одна из самых «музыкальных» инструментов.

Когда мелодия затихла, слушатели секунд десять не могли прийти в себя, а потом, будто очнувшись, разразились громкими овациями и криками «Браво!». Через пару минут, когда аплодисменты чуть стихли, а скрипач, скромно улыбнувшись, ещё раз отвесил поклон, конферансье Михаил объявил:

— А сейчас послушайте несколько фрагментов, взятых из лучших композиций великой Ванессы Мэй: «Призрак оперы», «Ромео и Джульетта», «Полёт шмеля» и «Шторм».

И снова смычок коснулся струн, зазвучала скрипка, одна волшебная музыка сменяла другую, зачарованные зрители вместе с прекрасным исполнителем погрузились в этот чудесный мир музыки, а я вспоминал, как совсем недавно навестил Ванессу Мэй. Нет, я не стал навязывать женщине своё общество, а просто несколько минут поприсутствовал бестелесным духом за кулисами во время одного из её концертов. Этого вполне хватило для того, чтобы получить доступ к её памяти. Чуть позже я рассказал об этом визите своему другу Ефиму и с его разрешения передал ему ментальным пакетом данных всё, что знала и умела в области музыки Ванесса. Я уверен, что она не будет в обиде ни на меня, ни на моего друга, тем более, что он и не собирается разъезжать с концертами по всему миру, показывая любителям музыки, что умеет владеть волшебным инструментом ничем не хуже известной скрипачки.

Конечно же, мой друг уделил немало времени для того, чтобы его пальцы адаптировались, подстроились к полученной базе данных и в итоге могли без ошибок играть так же прекрасно, как и Ванесса Мэй, ведь одно дело хрупкая женщина и совсем другое — здоровенный мужик. Оба имеют разную длину пальцев, более того, несопоставима сила их мышц. Зато сейчас мы, затаив дыхание, слушали эту волшебную музыку. А я почему-то вспомнил те минуты своей жизни, когда в тюремной камере принял последний бой, и думал о том, какая непреодолимая бездна лежит между чарующими звуками вечной музыки и предсмертными хрипами тех, кому уже не повезло…

'Вопли и крики ужаса пока ещё живых зеков, которые буквально несколько секунд назад ухмылялись в предвкушении того, как они накинут пару одеял на этого борова и потом заколют, забьют его, как мамонта в ловчей яме. А тут вдруг такой облом! Камера хоть и была предназначена на несколько десятков человек, но оказалось, что это очень ограниченное пространство, и спрятаться от разъяренного и безумного шайтана просто негде.

Один из зеков успел подбежать к двери и начал отчаянно стучать в неё руками и ногами, крича от ужаса и прося о помощи. Но мимо него пронеслась какая-то тень, и вот уже этот проситель скользит по двери на пол, оставляя на её поверхности широкий кровавый след — это он зачем-то очень сильно ударился лицом о железную поверхность двери, при этом выбил себе все передние зубы. Но это ещё полбеды, в конце концов, можно ведь кушать и манную кашу, для этого и зубы не нужны. Так ведь нет! От мощного удара о твёрдую поверхность нос этого бедолаги вошёл в переносицу, а кости этой самой переносицы были сдвинуты ещё дальше вглубь черепа, вошли в мозг, безвозвратно повредив его во многих местах.

— Минус восемь! Ага, получите, твари! — мой мозг вёл бескомпромиссный отсчёт, а ещё как раз к месту вспомнились слова одной из песен Высоцкого. — «Я, как раненый зверь, напоследок чудил, выбил окна и дверь, и балкон уронил».

Оставшиеся в живых зеки, ещё минуту назад пребывающие в предвкушении расправы надо мной, теперь метались по камере, как трусливые зайцы, ища потаённый уголок, куда можно было бы забиться и пересидеть творящееся здесь смертоубийственное безумие. Неожиданно для себя я обратил внимание на то, что вижу всё помещение тюремной камеры на 360 градусов.

— Минус 12! — бесстрастно отсчитывает мозг, и он же рассуждает на тему кардинального изменения зрения. — Это что-то новое! Наверное, заработал тот самый «третий глаз». Прекрасно! Теперь и сзади никто ко мне не подберётся.

Впрочем,