Темная материя - Питер Страуб

— Как трогательно, — сказала Мередит. — Ли, а вам никогда не хотелось присоединиться к нам?

— Честно говоря, — ответил я, — не хотелось бы, чтобы ко всем остальным добавилась еще и моя версия случившегося.

— Окажись вы там, могли бы присмотреть за своей подружкой.

— В каком смысле?

Мередит Брайт отвела глаза. Движением головы и выражением лица она неожиданно напомнила мне суровую и жестокую старуху, которую я несколько раз видел на рынке на Турецкой улице. Обильно накрашенная, она сидела, сгорбившись за прилавком, заваленным браслетами и сережками: уличная торговка, ловец удачи.

— Мне ничего не стоит выбросить что угодно, — сказала Мередит. — Мне не жаль, если вещи ломают или отказываются от них. Это вопрос выбора, способ выразить чувства. Ювелирные украшения, дома, дорогие машины, люди, называющие себя друзьями, люди, которые могут оказаться любовниками, — я все это выбросила. Без тени сожаления. Но знаете, что я ненавижу? Я ненавижу терять. Потеря сродни оскорблению, она как рана. Женщина, такая как я, никогда ничего не должна терять.

Мередит вновь взглянула на меня, глаза ее сверкнули:

— Прежде я была совсем не такой, как сейчас. Верите или нет, когда-то я была просто девочкой. Застенчивой, робкой. Доверчивой. Минога была не такой?

— Не такой. Хотя она, конечно, тоже была очень молоденькой. И невинной.

— Я помню ее невинность. Девочки ее лет так же невинны, как желтые нарциссы, как поденки. И я была такой, хотя считала себя опытной оттого, что спала со Спенсером и несла вздор об «играх разума». Игры разума… Спенсеру следовало бы познакомиться со стратегом нашей кампании, вот кто на самом деле знает, как играть в игры разума.

Она улыбнулась — не нам и без намека на теплоту.

— Забавно: все, что мы делаем сейчас, и есть игры разума, суть которых всего лишь в том, чтобы вести счет. И как только ты все для себя просчитаешь, ничего в душе не остается.

Она умолкла, словно оценивая сказанное и придя к выводу, что оно достаточно неприятное, чтобы быть правдой.

— Когда вы все просчитали? Когда вышли за первого мужа? Когда развелись с ним? Когда оказались вовлеченной в политику?

С поразительной готовностью, в порыве ярости и предвкушения, Мередит движением плеч и наклоном головы швырнула в меня заряд своей духовной и эротической мощи. Я с удивлением подумал, исчерпается ли эта способность в течение долгой избирательной кампании.

— А как, по-вашему, я вышла замуж за Лютера Трилби? Остановилась перед его лимузином и хлопала глазами? Как, по-вашему, я продержалась замужем за этим мерзким психопатом целых двенадцать лет?

— Понимаю, — сказал я.

Это было душераздирающим: с ней не должно происходить ничего ужасного.

— Неужели? — спросила она, ненасытная до последнего.

— Там. На лугу.

Я удивил ее, а сюрпризов Мередит не любила. Ее лицо вытянулось, губы сложились в самую скупую улыбку, какую мне только приходилось видеть.

— Возможно, вы не полный идиот. Дональд бы никогда не догадался, да, Дональд?

Ей необходимо было отомстить кому-нибудь, а Вардис Флек прятался где-то в укромном уголке.

— Я знаю только то, что должен знать, — ответил Дон.

Он был абсолютно спокоен: Мередит Брайт Трилби Уолш больше не могла навредить ему. Они преодолели все это десятки лет назад.

— Пора отдать то, за чем вы пришли. — Голос Мередит был ровным, холодным и решительным — стальным, но совсем не женственным. — В конце концов, в этом я должна быть лучшей.

— Прошу вас, — сказал я, гадая, в чем же она считала себя такой выдающейся.

Нельзя сразу рассказывать о церемонии, нужно заходить с самого начала.

Тупой и надменный, Мэллон по зову своего маленького сердца поражал воображение последователей показушным фейерверком, который надеялся состряпать. Типы вроде Мэллона жадны до поклонения, они глотают всю любовь, а потом скулят, что ничего не осталось. И что бы ни говорили, они от этого тащатся.

И чем талантливее эти люди, тем больше вреда наносят.

Так что, прежде чем перейти к случившемуся на Юниверсити-авеню и в окрестностях, я расскажу про тот день.

В то воскресенье с самого утра все как-то не задалось. Что бы там ни болтал Мэллон о великом дне, он откровенно трусил. Заявления, будто у него предчувствие, что на этот раз все его труды и изыскания должны окупиться сполна каким-то невиданным образом, только усиливали беспокойство. Можно рассчитывать, что студенты колледжа придут в назначенное время, но как насчет этих балбесов-старшеклассников? Они скачут туда-сюда, как резиновые мячики, их жуткие родители не потрудились привить хотя бы понятие дисциплины своим детям. Из класса в класс им удавалось переводиться лишь по одной причине: они переходили из помещения в помещение, подчиняясь жестким школьным порядкам, кроме, разумеется, тех дней, когда прогуливали уроки, тайком выскальзывая через двери или окна, и «зажигали» на воле.

Чтобы обеспечить участие школьников в ритуале, Мэллон велел им встретить его на южной стороне капитолия в полдень, и — чудо из чудес — настолько велико было их обожание, что они явились. Он отвел их к старому кинотеатру на площади, купил билеты на «Русские идут! Русские идут!»[32], проводил до буфета, разрешил заказать себе конфеты, попкорн и безалкогольные напитки по желанию, провел к незанятому ряду и велел рассаживаться и обжираться своими конфетами. «Твизлерс» и «Гуд энд Плэнти» на ланч — вот везуха, правда? Им велено было отсидеть два сеанса, после чего выходить. Он будет ждать их, все вместе они отправятся встречать остальных на Юниверсити-авеню.

Мэллон честно отсидел перед сеансом оглушительно-ошеломительное выступление органиста на огромном «Вурлитцере», который выплыл из оркестровой ямы. Ребята были в восторге от того, как маленький лысый человечек размахивал руками и раскачивался, а громадный орган выл, мычал и вопил так громко, что стены и пол дрожали. А когда не перестававший молотить по клавишам лысый человечек вновь погрузился под сцену, свет погас и поднялся занавес — все это гуру описал Мередит, когда они выбрались на дорогу, — великий учитель сообщил возбужденным детишкам, что ему надо кое о чем позаботиться, но они увидятся перед кинотеатром меньше чем через четыре часа. Наслаждайтесь фильмом.

Мэллон выскочил из зала и, тряся своим хозяйством в штанах из чертовой кожи, прямиком рванул на квартиру Мередит Брайт на Джонсон-стрит, где попытался отвлечься от все возрастающих тревог сбрасыванием одежд и затаскиванием ее в постель. А она не так уж и сопротивлялась. Мэллон был тогда ее обожаемым наставником, Учителем. Из-за чрезмерного нервного напряжения он кончил слишком быстро, а Мередит была тогда еще такой дурочкой, что обвинила в этом себя, поэтому раскрутила его на второй раунд, куда более успешный, после чего он заснул так крепко, что пустил струйку слюны на подушку. Ох, Маэстро.