Я – снайпер Рейха. На его счету 257 жизней советских солдат - Йозеф Оллерберг

Тем временем фашистская пропагандистская машина неутомимо обещала армии, что она вскоре получит чудесное оружие всех возможных типов. Вермахт действительно стремился к этому, но на практике осуществить это ему практически не удалось. Если новое вооружение и появлялось, оно выпускалось в крайне ограниченном количестве. В этой ситуации было крайне важно выделить солдат, отличавшихся особым мастерством. И в этом контексте достижения снайперов стали крайне важным элементом агитации пропагандистов. Победы снайперов помпезно воспевались в газетах, их снайперские счета озвучивались на всю Германию. Слово «снайпер» перестало ассоциироваться с определением «коварный». Теперь термин «снайпер» стал синонимом преданного своему долгу и самоотверженного солдата. Снайперов в газетах называли «охотниками» и «неустрашимыми бой-цами-одиночками». Конечно, пропагандистская машина нуждалась и в портретах своих новых героев. А поскольку случайных фотографий, сделанных военными корреспондентами, было недостаточно, были организованы специальные фотосессии.

Поскольку снайперы 3-й горнострелковой дивизии снова и снова добивались выходящих из ряда вон результатов, а двое из них были награждены золотым снайперским знаком, в начале марта к нам была выслана команда корреспондентов, которые должны были написать репортаж о нас и сделать несколько наших снимков.

Съемки проходили солнечным утром. Фотограф проинструктировал нас, чтобы мы принимали воинственные позы и изображали себя целящимися в противника из своих винтовок.

— Враг должен отражаться в глазу охотника! — объясняли нам.

За время съемок произошел забавный случай. Один из снайперов по имени Фриц Кениг должен был позировать, изображая, как он, прислонив винтовку к дереву, пьет воду из чистого горного ручья. Едва только фотография была сделана и Кениг поднял свою голову из воды, капли которой еще стекали по его подбородку, как пехотинец, шедший позади, сказал с нарочитым отвращением:

— Ох! Ты пил эту воду? А ведь тридцати метрами выше гниет тело мертвого ивана. Ох, меня тошнит даже при мысли об этом.

Сначала мы подумали, что наш товарищ просто неудачно пошутил. Но сказанное не выходило у нас из головы, и мы отправились вдоль ручья, чтобы проверить правдивость услышанного. Как оказалось, действительно, стоило нам пройти тридцать метров, мы увидели лежавшее в ручье разлагавшееся тело русского. Кенига тут же затошнило.

Когда мы вернулись к фотографу, то увидели, что военный художник Вермахта зарисовывает снайпера с винтовкой K98k, на которой был установлен крохотный прицел ZF41. Увидев это, Йозеф Рот воскликнул:

— Какой смысл рисовать это? Через такой прицел все равно ни хрена не видно!

Посещение команды корреспондентов также дало возможность стрелкам сделать несколько снимков себе на память. К примеру, новый снайпер, только что прибывший в дивизию после курсов, попросил, чтобы его сфотографировали вместе с его кумиром — со мной. Мы получили снимки, о которых попросили, на следующий день, поскольку у фотографов в их грузовике размещалась небольшая фотолаборатория. Я в тот же день отправил письмо родителям, в которое вложил свои фотографии.

Через несколько дней немецкий патруль доставил русского пленного, который рассказал нам о том, что советская рота готовится занять участок свободной территории шириной около пятисот метров в секторе

2-го батальона неподалеку от медицинского пункта полка. Группа из восемнадцати опытных стрелков тут же была направлена для определения места нахождения русских и обороны участка до тех пор, пока полк не сможет заткнуть брешь и не переместит свой пункт медицинской помощи в безопасное место. Мне было поручено прикрывать эту группу.

Шансы солдата выжить напрямую зависят от его шестого чувства насчет того, что должно произойти. Я понимал, что данное задание может окончиться крайне плохо, поэтому пошел к сержанту, отвечавшему за вооружение и оснащение батальона, и поменял свой карабин К98к на самозарядный «Вальтер-43», который был специально придержан для меня. Я также взял четыре дополнительных магазина с целенаводящими патронами и, помимо этого, набил патронами свои карманы.

Ночью «Опель Блиц» отвез стрелков в сектор, которому угрожало нападение русских. Они сидели в фургоне безмолвно и ни о чем не думая, поскольку каждый из них знал, что может произойти и что им придется делать. Когда грузовик остановился и дверь фургона открылась, они выпрыгнули из него на землю и, получив приказы, исчезли в темноте, направляясь на восток.

Я двигался позади группы с винтовкой наготове. Через час, когда первые рассветные лучи показались на горизонте, мы начали преодолевать небольшую возвышенность. Неожиданно небо озарили белые вспышки и осветили весь наш участок. На стрелков обрушился свирепый пулеметный огонь, и семь из них были поражены пулями, в том числе сержант. Стоная и корчась, они крутились в агонии. Стрелки тут же открыли ответный огонь и заняли укрытия позади холма, забрав с собой пятерых раненых. Русские незамедлительно выпрыгнули со своих позиций и атаковали. Я тем временем нашел себе укрытие неподалеку от двух оставшихся раненых бойцов и сумел остаться не замеченным врагом. Это обеспечивало мне решающий фактор внезапности. Я дождался, пока две первые волны атакующих выскочат из окопов, а затем вдруг приподнялся и открыл огонь с расстояния около 50—80 метров, действуя по своему опробованному, хорошо зарекомендовавшему себя методу: всегда стрелять по последним рядам наступления противника. Чтобы быть уверенным в попадании и для максимального эффекта я стрелял в туловища, и разрывные пули входили в живот русским, разрывая брюшную стенку и кишечник. Советские бойцы не ожидали огня с фланга. Их явно охватила нерешительность. К моим товарищам в этот миг возвратилось их хладнокровие, и они также открыли прицельный огонь по противнику. После десяти выстрелов магазин моей самозарядной винтовки был пуст. За несколько секунд я заменил его новым и продолжил вести огонь. Каждый мой выстрел поражал врага. Но ни одна вражеская пуля не пролетела рядом со мной, пока двадцать красноармейцев с истошными криками не рухнули на землю. Я вставил третий магазин. К этому моменту крики и стоны раненых деморализовали русских, и они прекратили атаку и отступили к своим позициям. Я выпрыгнул из своего укрытия и, петляя, побежал к двум раненым стрелкам и нырнул в новое укрытие рядом с ними. Чудом я остался невредим, но мой опасный бег под градом русских пуль был напрасен. Один из них уже был мертв. А у сержанта, чья грудь была изрешечена пулями, вместо слов из горла шла пена. Он так и не смог ничего сказать, прежде чем умер несколько минут спустя.

Снова оказавшись в своих окопах, русские обрушили на участок огонь своих стрелковых орудий. Я был вынужден прижиматься к земле, не двигаясь с места. У меня оставалось мало шансов выбраться. Чтобы защитить себя от вражеских пуль, я подтащил оба трупа к краю своего укрытия и установил свою винтовку на бедро одного из них. Наступил час снайпера. Пока товарищи поддерживали меня огнем с тыла, я ловил советских бойцов в прицел с расстояния около ста метров. Первыми двумя выстрелами я снес головы бойцам пулеметного расчета, в то время как пули врага входили в тела моих мертвых товарищей, отчего те зловеще вздрагивали.