Могрость - Елена Маврина

деньги. Я не взял: мы ж друзья. – Он зарделся, умалчивая о том, что потом его чмокнули в щеку и одарили счастливым взглядом. – А напоследок спросила: «Думаешь, будет дождь?» Я ответил, что передают на три дня ливни.

Гриша скептически посмотрел на небо, но Витя зашагал прочь.

– Эй! – Гриша побежал следом, тормозя друга окриками: – Погоди! Ты куда?

Они остановились напротив парка. Мамы с колясками пугливо посматривали в их сторону. За воротами рядом лаяла собака.

– Сестру искать.

– Искать? А позвонить?

– Выключен.

Витя потер лоб и начал удаляться в сторону коттеджей. Гриша не отставал.

– Ого ж, а про мусор – правда? Я даже не знаю, где у нас свалка. Там за шахтой?..

– Нет.

– Что значит «нет»?

– Она пошла на другую свалку.

– Это которую?

– В лесу.

Гриша остановился, пораженный страшной догадкой. И Витя немного успокоился, что тот осознал смертельные риски и отстал. Но тут настигли хлопки бегущих ног, причитания. Гриша взволнованно расспрашивал:

– Это из-за могрости? Да? Из-за могрости?

– Не знаю.

Они миновали коттеджи, заколоченный дом Алиевых. Впереди уже маячил вход в лес.

– Гриша, шуруй обратно!

– Я тебе собака какая? Шуруй! Меня так-то тоже задело.

– Мне некогда сюсюкаться.

Гриша оскорбился, сгримасничал, но не остановился. Стук в ворота Сыча не принес результатов, крики только разозлил соседскую дворнягу. Пререкаясь с Гришей, Витя торопливо миновал заросли диких слив и остановился в синеватых ветках подроста. Спуск в лес зиял пастью первобытного чудища.

– Если это касается могрости. – Гриша пугливо сглотнул, но совладав с паникой, увереннее добавил: – Если касается тех, кто напал на меня, то иду с тобой. Не заодно, просто рядом. Со своей местью.

Витя хотел было высмеять его, обидеть, прогнать прочь кулаками, но страх за сестру подгонял идти. Он наверняка знал только одно: время тикало, тикало, тикало. Он отставал.

– Плевать. – Махнул безразлично, вспоминая дорогу к ложбине. – Только мышью, ок?

Гриша собрался, словно ему дали инструкцию погружаться на дно. Они начали медленный спуск с солнечного бугорка в тень.

– Как думаешь, что она удумала? – спросил Гриша тихо.

За поселком уже гремели неохватные тучи. Витя, всматриваясь в потемки зарослей, честно признался:

– Боюсь представить. Но если она ошиблась, живыми нам не вернуться.

***

Дыхание едва поспевало за быстрым шагом. Легкие жгло. Аня поставила канистру и оперлась о дерево. Она медленно вдыхала и выдыхала, но от поспешных спусков и нервозности в боку кололо, а тошнота подступала к горлу. При виде валунов, ее радостный настрой и решимость канули в тихую речку. Здесь меркнущего солнца стало еще меньше, чем на окраине. Три дня дождей! Если и совершать задуманное – сейчас, спонтанно. Пока никто еще не одумался, не догадался, не вмешался.

Аня схватила канистру, но уже не столь поспешно поднялось на пригорок. Слева темнела гладь озера, за речкой выступали отлогие пласты породы – мнимые пещеры Слепого леса. Ей вспомнилась сказка о Мороке. Все искали не там. Не там. Совсем. Могильник и ей представлялся зловещим местом, Бермудским треугольником в чаще, в частоколе елового питомника. Но нет. Нет. Все это время он маячил цветастым мусором, его захламляли, бездумно маскировали отходами, а потом избегали, сторонясь собственного свинства.

Озеро осталось позади. Среди деревьев встречалась пушистая хвоя. Почва здесь не знала засух, растительность буяла тропиками. Обогнув пещеры с затаенным страхом, что Морок хлынет из логова, вопрошая, о своей личине, она спустилась в ложбину на северо-восточной окраине леса. Среди редких деревьев в кусках целлофана на десяток квадратных метров гнила свалка. Стихийная, но пополняемая ежегодно в обход урн. Аня попятилась от дохлой лисы, откинула ногой пустую пластиковую бутылку. Игнорируя пестрый мусор и трупики сизых птичек, она уставилась на огромное дерево. С виду оно напоминало раскидистый дуб. Но только листва была остролистая, а кора – рыжеватая, влажная, с налетом грибковых оспин. Аня сорвала лист, потерла в руках: запахло полынью, чабрецом, и в горле запершило камфорном душком пижмы. Ни единой соринки у подножия. Вот он – портал, который есть шанс уничтожить. «Цепь» в горах бытового мусора, корнями пронзающая скелеты могрости.

Аня приблизилась к дереву и начала обливать его из канистры бензином. В тишине не перекликались птицы, не гудели назойливо комары. Аня трусила канистрой над выступающими корнями, представляя насколько сумасшедше выглядит. Решила устроить в лесу пожар. Гром уже бил по Сажному. Лесу не сгореть, а вот дереву… Пусть пылает. Лишь бы прервалась связь нечей и могрости.

Бензин маслянисто поблескивал на коре. Аня достала зажигалку, ошеломленная скорым успехом, чиркнула зазубренным колесиком. Вспыхнувший огонек исчез в змеящемся ветерке. Аня вновь чиркнула, но огонь погас. Начинался мелкий дождь. Нервы гудели, палец сгибался, колесико чиркало, – безрезультатно. И тут обоняние уловило запах гари. Тлетворный душок гниения, жалящий страхом кожу. Он поднимался откуда-то из земли, смешиваясь с каплями, сочась буроватым дымом. Вдоль камней проседала почва, трава рвалась под натиском когтистых лап. Слуги неупокоенного племени выбирались на защиту могильника. Безобразные войнуги стряхивали комья грязи, сползаясь в кольцо.

– Так и знал! – крикнул Сыч, двигаясь по ложбине со стороны холма. – Не уймешься?

Сыч заявился без ружья, но ярость внушала ему уверенность. Отступать некуда. Монстров – десятки.

– Где твой брат? – спросил он, минуя кордон тварей.

Аня вскрикнула, бросилась бежать. Удар мощных лап оттолкнул ее, Сыч схватил за волосы, рывком разворачивая, – наотмашь влепил пощечину. От звенящей боли Аня зашаталась, хватаясь за шрам на щеке.

– Ты оглохла?

Следующий удар пришелся в живот.

Она согнулась, упала на колени. Перед глазами потемнело от боли.

– Испортила тут всё! Сука!

Аня сжалась на земле, сквозь обездвиживающие рези отвечая:

– Витя не знает. Я одна. Одна.

Его синие кроссовки мелькали полосами. Аня пыталась приподняться, но Сыч толкнул ее носком, вынуждая бессильно упасть на бок.

– Ему не сбежать! Втемяшь уже. Пусть хоть в монастырь прячется, от такой вины не отмыться никому, – разъярялся, – никому в роду. Она уже в его крови, в его костях. Ты ведь знаешь?

– Это не приговор. Дина…

– Заткнись!

Сыч нервно расхаживал. Войнуги рычали, рыли лапами землю, слизывали бензин. Он прикрикнул на них, выругался:

– Жаль они не жрут людей. Только червей здесь роют. Падальщики. Он оглянулся в сторону холма. – Мы тебя порядочно поискали. – Сыч громко позвал: – Ярмак!

Аня, покачиваясь от тошноты, села. Тело болезненно ломило, она прижимала руку к животу, избегая глубоких вдохов. Из зарослей неспешно появился Ярмак. Он избегал ее мутного взгляда, отряхивая светлую футболку от желтой пыльцы. Ружье болталось за спиной с игрушечной небрежностью. В движениях Ярмака сквозила робость.

– А тот где? – гаркнул Сыч.