Иностранец - Александр Афанасьев

И – успел. Я заметил машину боевиков… Фольксваген Мультиван серебристого цвета. Его плохо было видно, из-за дыма, из-за черной гари, из-за колеблющегося от жара воздуха. Но все же было видно. Я вскинул незнакомый автомат, стараясь принять как можно более устойчивую стойку, и короткой очередью поразил одного из суетящихся около микроавтобуса террористов. Видел, что попал – он выронил автомат и начал цепляться за дверь. Второй повернулся… у него был не автомат, что-то длиннее, как бы не РПК. И я упал – ровно до того, как свистнула первая пуля. А потом – по соседней машине долбанул гранатомет, и меня, уже лежащего на асфальте обдало жаром и осыпало стеклами…

…

Геройствовать я не стал. Террористы тоже. Террористы – а это были именно террористы, бандиты такого не сделают – уже человека потеряли, но терять время и добивать меня – не стали. Им вряд ли надо было столкнуться с военизированным отрядом полиции охраны аэропорта или группой жандармерии. Потому – они подобрали раненого или убитого, сели в микрашку и рванули…

А я лежал на асфальте… жара была такая, что потрескивали волосы… плавилась краска на металле, черным дымом истекала резина. Лука подоспел, стащил меня с дороги. Не побоялся – с одним пистолетом.

– Целы?

– Встать… помоги…

Лука мне помог встать. Шкоду буквально разорвало… на развилке кто-то подложил на обочине взрывное устройство направленного действия и активировал, как только увидел конвой… тут все притормаживают. Представить, что кто-то выжил в машине – просто невозможно, там моторный отсек оторвало и бросило взрывом метров на десять. Потом открыли шквальный огонь из нескольких стволов по машине жандармерии. Такая огневая мощь им была нужна на случай если намудит подрывник и подрыв произойдет не по плану или не произойдет вовсе.

Но фугас отработал штатно.

Это Европа на минуточку…

Собирались какие-то люди… водители с машин, кто-то бежал с огнетушителем – тушить. А мне уже ни до чего было.

…

– Господин Панин…

Министр был смурной, уставший, на вид даже постаревший. Дело было в здании Министерства, вечером. Через окна я видел закат. Волшебное время, называемое «навигационные сумерки» – это когда солнце уже зашло, но можно еще увидеть линию горизонта. Очаровательное время, время тишины, время, когда все как будто замирает перед ночью.

Это все я видел в окно. Через которое смотрел. Не помню, сколько…

– От имени Сербской республики мы приносим вам благодарность за ваш личный вклад в обеспечение правопорядка. Мы всегда знали, что на русского брата можно положиться, и вы это нам доказали…

Меня увольняли…

…

Понятно, что министр об меня руки марать не стал бы – он наоборот должен был меня поблагодарить за самоотверженный труд и все такое. Увольнять меня должен был Йованич.

– … Дальше это следствие не может быть, возможно, поймите. Мы благодарны вам… но это все зашло слишком далеко. Погибло десять человек. Из них восемь – сотрудники полиции. Такого не было даже в 90-х.

– Так почему же вы закрываете дело?

– Потому что теперь это дело государственной безопасности. Такое мог сделать только Василий Никич. Пусть теперь госбезопасность этим занимается.

– Здесь что, все соревнуются в том, кто придумает самую бредовую версию происходящего? При чем тут Василий Никич, зачем ему устраивать бойню сербских полицейских?! Он националист в конце то концов.

– Хребанович был хорват.

– Да при чем тут это?! С Савичем я говорил в аэропорту перед смертью. Он сказал, что арестовывает Хребановича по подозрению в организации убийства Илича. Это же бред полный. Откуда это всё взялось? Как Савич получил ордер на арест Хребановича?

– Всё, хватит. Дело закрыто, как вам и сказано.

…

– Мы не хотим выдворять вас из страны.

Вот даже как.

– Я сербский гражданин. Вы не имеете права меня выдворить, здесь теперь мой дом.

– Вот и ведите себя как сербский гражданин. Гражданин должен подчиняться распоряжениям властей своей страны.

– А как же убийство Ани?

– Дело не закрыто. Оно будет продолжено, но другой оперативно-следственной группой. Привлекать вас было опасно с самого начала, вы знаете, почему мы на это пошли. Но Василий Никич сам теперь подозреваемый.

– Подозреваемый в чем? – спросил я – в этой бойне? У него убили племянницу.

– Мне вас арестовать?

Я помолчал

– Да нет. Не надо. Да вы и права не имеете, верно? Вы хоть раз в жизни кого-то арестовывали?

Молчание и было ответом. Я встал

– Знаете… есть такой фильм русский, там один полицейский говорит, меня принимали на работу полгода, а уволили за полдня. А сербский такой же фильм есть?

– До свидания.

…

До свидания…

Я все-таки позволил себе. Хоть и зарекся. Мне нельзя, если сорвусь, то уже не остановлюсь. Но я сорвался не сейчас, я сорвался тогда, когда согласился расследовать это дело. Надо было отказаться. И пофиг, что бы я думал о себе потом.

Ментовская жизнь – это и есть мой кайф. А я – кайфолом.

С..а.

Это наверное психоз какой-то. Не описанный медициной. Когда становишься зависимым от всего этого.

От чужого горя, которое привлекает тебя и на фоне него твои собственные косяки и проблемы кажутся такой мелочью…

От чужих тайн.

От преследования, от азарта охотничьей собаки.

От власти над чужими судьбами.

Человека, который во все в это втянулся – уже нельзя считать нормальным. У него повернута наизнанку шкала ценностей. Причем навсегда. Он настолько привыкает жить чужими жизнями и чужими бедами, что отвыкает жить своей.

Я так разрушил свою семью. Я теперь понимаю, как это произошло и почему. То, что происходило на работе – было… это было столь важным, что на этом фоне происходившее в семье, с подрастающим сыном, то, что говорила жена – казалось раздражающими мелочами. Я не испытывал ничего кроме раздражения, когда мне напоминали о семейных, отцовских, супружеских обязанностях, и так как то незаметно мы докатились до развода.

Это все в прошлом. Я даже не пытался ничего восстановить – разбитую чашку не склеишь и взрослого человека не изменишь, лучше не усугублять и попробовать сохранить хоть что-то, что еще возможно сохранить. А вот работа… работа раз за разом возвращалась ко мне, эта бешеная гонка за призом, который и не приз вовсе…

И переезд в другую страну, смена профессии – ничего не решили.

Я выпил еще. Потом еще. Потом я обнаружил, что рядом со мной сидит Лука и стоит чашка крепкого кофе…