Женщина без имени - Чарльз Мартин

Она крепче сжала книгу, потом покачала головой и протянула мне руку.

Я принял ее.

Кейти провела меня по всему дому до комнаты, которой я еще не видел, распахнула две высокие двери, ведущие в огромный бальный зал. Высота потолка была не меньше двадцати футов. Четыре хрустальные люстры размером с «мини-купер». Камин такого размера, что в нем можно было спать. Окна от пола до потолка и занавеси от потолка до пола. Черно-белый мраморный пол. Каждый камень – восемнадцать квадратных дюймов. В дальнем углу рояль «Стейнвей». Кейти открыла дверцу в стене, нажала несколько кнопок освещения на панели, больше похожей на звуковую систему для НАСА, и медленно пошла по периметру комнаты. Из многочисленных динамиков, которые я был не в состоянии сосчитать, полилась музыка. Кейти посмотрела на динамики.

– «Вальс цветов».

Она вошла в воспоминания и слегка покружилась в углу. Потом заговорила, не глядя на меня:

– До войны графиня очень любила танцевать.

Кейти подошла к занавеси и обернула ею ноги, словно матадор плащом.

– Я обычно пряталась здесь и смотрела, как представители высшей знати кружатся здесь в танце. Я представляла, что меня приглашает на танец самый красивый мужчина. Он выводит меня на середину зала, но через несколько минут его похлопывает по плечу следующий кавалер. К концу вечера я бы перетанцевала со всеми. – Кейти повернулась к роялю. – Графиня учила меня танцевать. Она говорила, что я – прирожденная танцовщица и могла бы танцевать в Вене или в Мельбурне. – Кейти сделала пируэт в центре. – Некоторые из самых теплых моих воспоминаний связаны с этим местом.

Музыка закончилась, началась следующая пьеса.

– Пахельбель, – назвала автора Кейти.

Она подошла к роялю, села и начала подыгрывать. В середине пьесы она остановилась, положила руки на колени и оглядела зал.

– Мои воспоминания об этой комнате похожи… – взгляд на меня, – на чтение твоей истории. Это как половина глубокого вдоха. Всегда только вдыхаешь и никогда не выдыхаешь.

* * *

Кейти вышла в центр зала, глядя в пол и танцуя с партнером, которого не было рядом. Она подняла руки и танцевала очень красиво, положив руки на плечи воспоминания. Танцуя, Кейти говорила:

– В тот раз графиня впервые пригласила меня на светский вечер. Кто-то обязательно играл бы на рояле, все танцевали бы, кто-нибудь, возможно, спел… Искрилось вино, сверкали женщины, смеялись мужчины. Большой вечер. – Еще один пируэт, еще один поворот. – Мне было почти пятнадцать. Графиня заказала для меня платье… – Голос Кейти прервался. – Она сама причесала меня. Мой отец сидел и с удивлением смотрел, как она преображала меня у него на глазах. Графиня пригласила весь город. Она сказала, что сделала это, чтобы у меня были «варианты». – Руки раскинуты, еще один пируэт. – Я танцевала со всеми мальчиками. Я ходила со многими из них в одну школу, но до этого вечера никто не обращал на меня внимания. Без сомнения, это был лучший вечер в моей жизни. Моя собственная сказка… – Голос Кейти сорвался. – На следующее утро я проснулась с мозолями на пятках. Я вернулась в школу и обнаружила, что шестеро мальчиков добиваются моего внимания. И я щедро дарила его. Я была так счастлива. Из этой шестерки один понравился мне больше остальных, и, к моему огромному удовольствию, он признался, что я тоже ему нравлюсь.

Зазвучала следующая мелодия.

– Моцарт.

Тон Кейти снова изменился. Воспоминания дорогие, но они становились все печальнее.

– Мы гуляли, ели мороженое, ужинали в городе, пили после школы капучино. Я упала так больно и так быстро… Мы продолжали встречаться до мая… И я наконец… уступила.

Ее танец прервался. Голос стал холодным. Она скрестила руки на груди и уставилась в пол. Холодная и одинокая.

– Папа предупреждал меня. Умолял. Пытался… – Кейти покачала головой. – Он, тот мальчик, повел меня в пещеры. Я охотно последовала за ним. Мы… сделали это. – Голос зазвучал еще тише. – Когда он закончил, то ушел, не сказав мне ни слова. – Кейти подняла глаза, из которых лились слезы. – Это было пятнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто второго года. – Она подошла к окну и посмотрела в ночь. – На следующей день слухи об этом разлетелись по школе. Все смотрели на меня. Я узнала, что парни на меня поспорили. Спор состоялся в этом самом зале в вечер бала. Тогда я думала, что они сражаются за меня, а они делали ставки. Каждый мальчик поставил некоторую сумму денег. Весь банк должен был получить «победитель» после того, как… – Она не договорила. – Мой «завоеватель» был весьма горд собой. Мне сказали, что он купил себе новые часы.

Ночь была темной, безлунной. Кейти вышла из бального зала и прошла к парадной двери. Она прикрыла голову шарфом, надела очки и посмотрела на меня. Кейти дрожала. Никакого грима. Просто женщина. Для этой роли у нее не было сценария. Никаких кулис, чтобы уйти. Кейти спросила:

– Пройдешься со мной? Пожалуйста…

Измученное выражение ее лица подсказало мне, что именно ради этого мы приехали во Францию.

– Да.

Мы прошли по темным улицам, поворачивали и налево, и направо, шли по пути без опознавательных знаков, пока я не увидел указатели, подсказывающие дорогу к монастырю. Большая кованая вывеска сообщала, что монастырь Богоматери был построен несколько веков назад. Он начинался с пещер в высоких утесах на берегу реки. Какое-то время здесь жил Наполеон. Позже он отправлял сюда своих узников. Здания разрастались из пещеры и многократно пристраивались. Комплекс был довольно большим. Сиротский приют. Школа. Больница для нуждающихся.

Мы еще раз свернули за угол, и вдалеке увидели одинокий оранжевый фонарь над входом в монастырь. Кейти споткнулась, и я подхватил ее. На этот раз она тяжелее оперлась на мою руку. Как будто вернулась боль где-то в животе. Перед нами встали две дубовые двери. Справа от нас была дубовая дверь побольше, через которую веками шли люди. Высотой футов двенадцать, железные полосы крест-накрест, большая ручка. Кто бы ни решил ее открыть, ему бы пришлось навалиться на нее всем телом. Другая дверь располагалась слева. Высотой футов пять, она была больше похожа на вращающийся двухсторонний поднос для еды, чем на настоящую вращающуюся дверь. Дверь вращалась на оси. На ее стороне, обращенной к нам, располагалась полка. Единственный способ попасть внутрь предполагал, что вы сядете на эту полку и будете ждать, пока кто-нибудь изнутри не повернет дверь. Стена справа от двери была сложена с таким расчетом, чтобы при вращении двери невозможно было заглянуть внутрь. Стены как будто защищали каждую сторону от взглядов с другой стороны. Я провел пальцем по полке. Ее отполировало время, и ширины как раз хватило бы для корзины с бельем.

Кейти цеплялась за меня, тяжело повисла на мне. Она пряталась за мной. Я услышал ее голос:

– Отцу было очень стыдно, и графине тоже. В Америке на это никто бы, наверное, и внимания не обратил, но эта маленькая деревушка не Америка, и все обо всем узнали. Графиня была из другого поколения. Она так много сделала, представила меня всем, кого она знала… Чувствуя себя опозоренной и стыдясь этого, она уволила моего отца и велела ему убираться из ее поместья. Я хотела поговорить с ней, объяснить, но она не приняла меня. Школу я бросила, и мы жили в съемном доме недалеко отсюда. Отец работал на трех работах, подхватил пневмонию и умер за три месяца до рождения ребенка. Я была на шестом месяце, и у меня не было денег, чтобы похоронить его. Поэтому я пробралась в дом графини и украла все деньги, которые смогла найти. Я три месяца прожила одна. Я думала, что смогу родить дома, но… Когда у меня отошли воды, я доплелась до больницы и потеряла сознание в приемном покое. Ребенок родился несколько часов спустя. Учитывая трудные роды и тот факт, что я была молоденькой девушкой без семьи, меня продержали в больнице несколько дней, пытаясь придумать, как со мной поступить. Через четыре дня после родов я вышла из больницы и бродила по городу почти до полуночи. Наконец я дошла до монастыря, завернула малыша в одеяльце, которое сама сшила, и положила вот на эту полку. У меня была с собой бумага из больницы, не свидетельство о рождении, а скорее справка о рождении. Фамилия матери, дата рождения, вес, рост… Я оторвала ту часть, на которой стояла моя фамилия, и сунула справку в одеяльце. Потом я позвонила в колокольчик и встала в тени. Дверь повернули изнутри, против часовой стрелки. Иногда, когда я слышу скрип двери, я… Дверь поворачивалась, и я смотрела, как исчезает мой сын. Он плакал и пытался вылезти из одеяльца. Я помню, что у меня потекло молоко, а у меня не было бюстгальтера для кормящих. Дверь закрылась, молоко текло у меня по животу. Это было первого марта тысяча девятьсот девяносто третьего года. – Кейти замолчала, закрыла глаза. – Я пошла на станцию, доехала на поезде до Парижа и воспользовалась деньгами, украденными у графини, чтобы купить билет на самолет в США. Я приземлилась в Майами с паспортом, который отец отдал мне в мой двенадцатый день рождения, купила билет до Майами – потому что он был дешевым – и вышла из самолета с тремя долларами, одним сильно косящим глазом и именем Кейти Квин. Я солгала насчет моего возраста, моей истории… Я лгала обо всем. Я нашла три работы, накопила достаточно денег, чтобы исправить косоглазие, а потом я стала заниматься тем, что, как я знала, помогает облегчить боль… Чтобы я смогла притворяться, что я не та, кто есть на самом деле. – Кейти посмотрела на меня. – Я вышла на местную сцену, направила мой голос и талант на задние ряды и стала сама выбираться из той ямы, которую я для себя выкопала. На это ушло несколько лет, но, когда я скопила достаточно денег, я переехала в Лос-Анджелес. И там мне повезло. Я снялась в независимом фильме, и эта роль оказалась трамплином. Моя карьера пошла вверх. Я нигде не ошиблась. Я едва успевала за всем этим. Я была нужна всем. – Она снова повернулась к двери. – Квин. Так звали моего сына.