Похитители - Джон Фаррис

— Убить тебя? — в ужасе переспросила Крошка. — О, Кэрол, откуда у тебя взялась эта ужасная мысль?

Выражение лица Кэрол постепенно начало меняться. Сначала она казалась убитой горем, как человек, над которым жестоко посмеялись, потом на смену горю пришла отвратительная злоба, а ярость парализовала все мускулы у нее на лице. Она подняла закованные руки и трясла цепью до тех пор, пока не стала задыхаться и чуть не упала в обморок от напряжения.

Крошка сочувственно сморщилась.

— Я же тебе уже говорила, что против цепей. Они нужны только для того, чтобы… ну знаешь, чтобы ты не бежала… а когда наступит время возвращаться, мы снимем их. Кэрол? Пожалуйста! О, Господи, мы не… да у нас и в мыслях не было убить тебя… Джим вообще пацифист, и ты знаешь это! Он ненавидит насилие. Послушай, я почти доктор. Я верю в клятву Гиппократа, и эта клятва для меня священна, как Божья молитва! Я не хочу сказать, что готова зайти так же далеко, как зашел Швейцер…[25]Иногда существуют веские причины для того, чтобы выпустить душу из тела, которое только портит ее, но…

— О, Крошка, заткнись! — безжалостно оборвала ее Кэрол, села на кровать и разрыдалась.

Крошке хотелось самой расплакаться, но она кое-как успокоила дрожащий громадный подбородок и произнесла обиженным голосом:

— У нас тебе ничто не угрожает, Кэрол. Господи, да с нами ты в такой же безопасности, как если бы находилась в монастыре. А я могу тебе многое рассказать о монастырях.

— Возможно, — ловя ртом воздух, кивнула Кэрол Уоттерсон, — тебе все равно, жива я или мертва. — Она прекратила рыдать так же внезапно, как и начала. Сейчас она казалась влажной и перегретой. Но как по расписанию, на смену слезам пришла икота. — Ик… ик… ик… а как на… на… насчет остальной твоей банды? Ик… Красавчик Дан или как там его зовут тоже ненавидит насилие?

— Туро? Туро, конечно же, не причинит тебе ни малейшего вреда. Он питает к тебе самые глубокие чувства…

Кэрол приложила к своим мокрым глазам салфетку.

— Да?

— Он влюбился в тебя по уши! Господи, как же ты могла не заметить этого?

Кэрол тихо жалобно ответила:

— Мне было плохо.

И внезапно расхохоталась. От смеха на глазах у нее появились свежие слезы. Крошка тоже захихикала, придерживая живот обеими руками, как Санта-Клаус из детских рождественских книжек.

— Это… интересные… ик… новости, — сообщила Кэрол, наконец поборов икоту. Она сделала несколько больших глотков воды. Уши у нее оставались алыми, но все остальное лицо приняло нормальный цвет. Крошка вытерла слезы на щеках, а потом вытерла руки об огромную, с полакра размером, серую юбку, которая была на ней. — А где Туро? — поинтересовалась Кэрол Уоттерсон. — Не видела его… ик!.. вот черт!., очень давно.

— О, Туро… — Крошка внезапно замолчала, словно не хотела говорить, и взяла с подноса булочку, от которой отказалась Кэрол. Она съела ее, облизнула пальцы и сказала: — Я попрошу Джима, чтобы он разрешил тебе спускаться вниз на весь день. Хочешь, я помогу тебе переодеться?

— Через минуту… Крошка?

— Что?

Кэрол посмотрела на толстуху серьезным и даже немного строгим взглядом.

— Я бы сказала, что мы стали подругами, правда?

Лицо Крошки расплылось в довольной улыбке.

— Надеюсь. О, Господи!.. После всего того, что нам пришлось пережить вместе.

— Если бы не ты, я бы просто не выжила. Я знаю, что обязана тебе своей жизнью, и мне жаль, что я сказала… что я заговорила о смерти. Это было жестоко и отвратительно, но я сказала неправду. У меня просто было ужасное настроение. Мне нужно, наверное, хорошенько выплакаться.

— Конечно, — сказала Крошка и кивнула. — Я тебя прекрасно понимаю. Я бы на твоем месте… я хочу сказать, что просто ненавижу цепи и все остальное. Мне на самом деле жаль, что так получилось.

— Но все равно это лучше, чем когда тебя до одури пичкают наркотиками и ты ничего не соображаешь.

— Конечно, это намного лучше.

— А для чего вы вообще решили применить наркотики, Крошка?

— Только для того, чтобы с тобой легче было справиться.

Кэрол задумалась над словами толстой тюремщицы и в конце концов запротестовала:

— Я бы и так не доставила вам никаких неприятностей. — Она закурила дрожащими руками и вновь посмотрела на Крошку. Барбара Хендершолт спокойно и внимательно слушала. — Три недели! И ты не имеешь ни малейшего понятия, сколько это еще может продлиться. Еще неделю? Две недели?

— Надеюсь, нет, — осторожно ответила Крошка.

— Но почему так долго? Неужели вы не можете побыстрее получить деньги? — Крошка почесала за ухом и недоуменно посмотрела куда-то вдаль. Кэрол быстро сказала: — Наверное, мы ждем не денег, да? Выкуп вам не нужен. Ты хочешь заставить меня поверить, будто вам нужны деньги, но на самом деле вам нужно что-то другое!

Крошка отвернулась, кое-как встала и тяжело подошла к окну. Шла она с таким трудом, словно брела по глубокому снегу или своему жиру.

— О, Боже, Кэрол, прошу тебя, не начинай все сначала! Тебе абсолютно нечего беспокоиться, для тревог нет ни малейших оснований. Я тебе это столько раз уже говорила и повторяю еще раз.

— Ничего ты мне не говорила, — с притворной жестокостью возразила Кэрол и упрямо покачала головой.

Последние слова Кэрол Уоттерсон произнесла мрачным голосом. Она посмотрела на цепь, от которой ныли запястья, потом на темную лестницу и подумала, как думала уже не раз раньше, о побеге. Крошка по-прежнему считала ее бессильной и в который уже раз проявила беспечность, оставив на свободе только со связанными руками. Кэрол на самом деле до сих пор была очень слаба и не уверена в своих силах, но знала, что, надумай она бежать, Крошка не смогла бы помешать ей. Большой Джим уехал, она слышала шум отъезжающей от дома машины. Но может, он вернулся, когда она зачем-то отвлеклась или задумалась. Она могла просто не услышать.

Из трех своих тюремщиков Кэрол Уоттерсон боялась только Джима Хендершолта, но не потому, что он пытался запугать ее. Джим не был садистом, не вел себя грубо и особо не грозил ей. Она боялась его потому, что это он устроил ее похищение, придумал все эти замки и блестящие цепи. Иногда он приходил и молча смотрел на нее мрачными глазами. Он наблюдал за ней задумчиво, все замечая, и его глаза тревожили ее. Джим двигался совершенно бесшумно и обладал присущим художникам и врачам талантом к аналитическому наблюдению. Порой у Кэрол возникало чувство, будто он забрался к ней в голову. Это непрекращающееся психологическое давление пугало девушку, заставляло не доверять желанию бежать, которое появлялось очень часто, не доверять той ограниченной свободе, которую он соизволил подарить ей и которая могла на самом деле оказаться ловушкой. Она боялась, что Большой Джим поймает ее, если она попытается бежать, или придумает какую-нибудь хитрую ловушку, и после поимки ей придется иметь дело с его суровым неодобрением. Кэрол боялась забвения, которое обещал его взгляд.