Запас прочности - Леонид Сергеевич Соболев

— Возьмите бинокль, Алексей Иванович, посмотрите с левого борта.

И сам ушел на правое крыло.

7

Помполит оглядывал в бинокль темно-серые водяные холмы. Они торопились, бестолково налетали друг на друга, передвигаясь на северо-восток. Ветер со злостью срывал верхушки волн, перетирал их в муку и расшвыривал по морю. Пена белыми тропками тянулась далеко к линии горизонта.

…«Ничего в волнах не видно». Вот бывает же так: привяжется какая-нибудь фраза, и никак от нее не отделаться. От бессонной ночи мысли ворочались в голове тяжело. «А куда мы идем? Вот сейчас, в данную минуту? В порт или в другую сторону?»

Эта мысль потянула за собой другую: «Ну а чего достигли? На девять часов задержали свой приход в порт. А еще чего?» И тут же чей-то другой голос произнес укоризненно и едко: «А совесть? Разве не беспокоит? Ведь говорил другим про закон моря… М-да… Ничего в волнах…»

— Ничего в волнах не видно, Алексей Иванович?

Помполит даже вздрогнул от неожиданности. Удивительное совпадение! Те же самые слова. Может быть, и мысли те же? Он оглянулся. Сзади стоял капитан и, приложив бинокль к глазам, оглядывал море.

— В общем так, — продолжал капитан, — я распорядился повернуть домой. Сейчас мы с вами позавтракаем и ляжем спать. Между прочим, за ночь в этом треклятом тумане мы здорово отклонились в сторону. Обидно, что не нашли…

— Но поиски не прекращаем?

— Я приказал усилить наблюдение. Сейчас-то легче. Пойдем, Алексей Иванович. У вас что-то очень скучный вид.

Помполит взглянул на капитана. А вот он не меняется: лицо все такое же — чистое, розовое. Только глаза усталые.

— Пошли, позавтракаем.

Однако в салон помполит не пошел: есть не хотелось. Отправился к себе. Каюта показалась чужой. Посторонний человек подумал бы, что здесь произошел погром: мебель разбросана, книги валяются на полу, тяжелая бархатная скатерть сползла со стола, граненый стакан грохочет, перекатываясь из угла в угол каюты. Здесь, наверху, амплитуда колебаний больше, и поэтому качка ощущалась сильнее, чем внизу. Помполит же заблаговременно ничего не закрепил и е припрятал. Даже койка, так соблазнительно манившая к себе ночью, показалась чужой и холодной. Он не стал ничего убирать, кроме стакана, медленно разделся и лег. И сразу почувствовал, насколько хороша постель. Вытянулся во весь рост так, что косточки захрустели. Какая-то мысль шевельнулась было в голове, но додумать он не успел.

8

Через час его разбудил телефон. Он гремел, как гремят колокола громкого боя, оповещая о тревоге.

Помполит с трудом открыл глаза и приподнялся, все еще не понимая, что звонит телефон. В голове шумело. Да, это телефон. Он протянул руку к письменному столу и снял трубку.

Вахтенный помощник извинялся, что разбудил. Одним словом — нашли эту посудину…

— Какую посудину? — и вдруг понял: — Что-о? Нашли! Здорово! Где она?

— Подходим.

— Капитана разбудили?

— Да.

Он вскочил с койки и сразу же плюхнулся обратно. Качало сильно. Быстро оделся и выбежал из каюты.

На мостике находился только рулевой. Остальные были на левом крыле. Капитан, вооружившись большим мегафоном, спокойным голосом отдавал распоряжения на палубу, где находились старпом и боцман:

— Спустить штормтрап! Когда подойдем вплотную, боцман и два матроса переходят на борт и принимают концы.

Шторм разыгрался изрядный. Огромную плавбазу сильно качало, несмотря на большой груз.

Помполит подошел к капитану, постоял немного сзади, потом неожиданно приблизился и тихо, чтобы не слышали другие, сказал:

— Спасибо, Федор Арсеньевич, за хороший урок.

Капитан обернулся:

— Не понимаю. Какой урок?.. Да, Алексей Иванович, прошу вас, пройдите туда, на палубу, проследите, пожалуйста. Главное — безопасность тех, кто пересядет на борт. Там, правда, старпом. Но ваш глаз нужен.

Быстро спустившись, помполит совсем близко увидел бот. Он был окрашен в темно-бордовый цвет, с ярко-белой широкой полосой вдоль бортов. На корме четко выделялось название знакомого норвежского порта. Крохотная рулевая рубка пустовала, дверь в кубрик плотно закрыта. Что там, за этой закрытой дверью? Какая трагедия произошла? Есть ли там люди? А может быть, и нет никого? Просто штормом оторвало суденышко от причала и унесло в море…

Боцман и два матроса обвязались тонкими, прочными тросами. У борта стояли люди со спасательными кругами и швартовыми концами.

Как ни маневрировал капитан, подойти к боту с подветренного борта не удавалось. Посудину швыряло.

Боцман перелез через фальшборт. Перепрыгнуть со штормтрапа на палубу раскачивающегося судна сможет далеко не каждый. Боцман во время плавания в Атлантике проделывал это так много раз, что считал делом освоенным. Да и те двое матросов, которых отобрал боцман, тоже не новички.

Вот суденышко на мгновение приблизилось к борту плавбазы и сразу же пошло куда-то вниз, как будто его засасывало под корпус большого корабля. Затем вода стала вспучиваться, и бот поднимался все выше и выше. И тут, в какую-то неуловимую долю секунды, боцман прыгнул на палубу бота. Он ловко спружинил ногами и устоял. Женщины на плавбазе ахнули, мужчины молча оценили боцманскую сноровку.

— Принимай, Константинович!

Боцман повернулся в сторону плавбазы, поймал умело брошенный швартовный конец, закрепил его.

— Порядок! — крикнул он, и в голосе его, покрывшем рев шторма, слышалось торжество. Боцман действовал артистически и не скрывал, что работал «на публику». Он развязал конец, который был привязан сам, и, сбросив его за борт, крикнул на палубу:

— Выбирай!

Матросы стали подтягивать бот к плавбазе. И вот с ловкостью, не меньшей, чем у боцмана, на бот спрыгнули еще два моряка. Боцман подошел к двери, ведущей в кубрик. Потрогал — закрыто. Попробовал посильней — не поддается. Позвал матроса. Вдвоем они рванули дверь. Она распахнулась, и видно было, как повисла сорванная задвижка. Боцман спустился вниз, в кубрик, и сразу же поднялся обратно.

— Есть. Трое! — И для наглядности показал три пальца.

За это время плавбаза развернулась так, что своим огромным корпусом заслонила от ветра и волн маленькое суденышко. Опасность разбить его о борт теплохода уменьшилась.

Из кубрика поднялись боцман и матрос. Вынесли норвежца, положили его на палубу. Боцман так ловко обвязал рыбака, что когда его стали поднимать на тросе, он оказался как бы сидящим в веревочном кресле. Норвежец был в темном свитере, желтых непромокаемых брюках-буксах и вязаной шерстяной шапочке с помпоном. На теплоходе его положили на носилки и понесли в лазарет. Потом подняли еще двух. Боцман подошел к рулевой рубке, заглянул в окно. Здесь тоже пришлось выбить дверь. Затолкав какие-то бумаги за пазуху, он окинул взглядом суденышко. Кажется, все. Один матрос уже поднялся по штормтрапу. За ним, улучив удобный момент, поднялся