Ее чудовище - Купава Огинская

— Что? — спросила я. Никто другой просто не решался соваться к злому Высшему со своим любопытством, насколько бы оправданным оно ни являлось. А мне уже все равно терять было почти нечего, я могла себе позволить подобное безрассудство.

— Она… — Барон осекся, длинно выдохнул, пытаясь справиться с гневом. Ничего у него не выходило.

— Все совсем плохо, да? — холодея, уточнила я.

— Лучше будет тебе все рассказать, — проигнорировав мой вопрос, глухо сказал Барон, обращаясь к леди Юдас. Та побелела, и губы ее дрожали, но взгляд Высшего женщина выдержала, не опустив головы.

— Я ни о чем не жалею, — только и сказала она.

— Это все очень прекрасно. — Я теряла терпение. — Но о чем именно вы не жалеете?

— Говори, — велел Барон.

И женщина сдалась. Виною тому было ли угрожающе близкое соседство Барона с умертвием или безысходность ее положения, но леди заговорила.

Слезливую историю о том, что ее сын Данэл всегда был ребенком болезным и в конце концов после очередной, особенно длительной и тяжелой болезни умер, я слушала с удивительным равнодушием. Я слишком устала, чтобы ей сочувствовать.

Если бы не Барон, я бы уже давно стала одной из безусловных жертв проклятия, не имевших никакой надежды на спасение. Одной из сотен горожан, менее удачливых и уже мертвых.

— У меня всегда была склонность к языкам. Я неплохо изучила наречие велари, хотя материала для этого было мало, — хрипло рассказывала она. — Мертвый язык оказался не сложнее веларийского. Они во многом схожи…

Она замялась, не зная, что говорить дальше, и сомневаясь, что говорить вообще стоит. Но выразительное покашливание Барона, присевшего на постель рядом с умертвием, подстегнуло ее лучше плети.

За десять или, быть может, пятнадцать минут мы узнали о том, что ее ныне покойный муж был коллекционером и собирал он в основном древние или редкие книги. А жена, как исключительный ценитель языкового разнообразия, с огромным удовольствием эти книги изучала и переводила. По мере сил.

Так, в один не самый лучший день, в коллекцию ее мужа попало древнее учение давно почивших последователей Мертвого Бога. Тех самых, от которых ведут свой род нынешние некроманты. На нашу всеобщую беду она не только смогла перевести написанное, но и поняла смысл.

— За пять лет, проведенные в столичной магической академии магистра Еноха, я кое-чему научилась, — дерзко пояснила леди, заметив всеобщее недоумение.

Потом ей в руки попал дневник какого-то сумасшедшего мага, жившего в эпоху становления Излома. В дневнике своем он детально описывал все необходимые этапы проведения обряда для воскрешения человека. Опирались его изыскания на ритуал создания армии Мертвого Бога.

— Я считала это кощунственным, — горячо заверила нас леди. — В дневнике не описываются возможные последствия, сам опыт проведен не до конца, все эксперименты провалились. Но результаты последнего эксперимента были неизвестны! Я подумала, что это хороший знак.

Барон быстро схватил дневник, открыл последнюю исписанную страницу, вчитался, и… все.

— На каком ты этапе? — спросил он хрипло.

— Что?

— На. Каком. Этапе?! — повторил Барон, и от голоса его дрожали стекла в окнах.

Я заерзала на пуфике у стены, взволнованная гневом Высшего. Мне все это уже совсем не нравилось.

— В это полнолуние должна была пройти завершающая стадия.

— Что не так?

— Это ритуал воскрешения, — Барон глянул на женщину с обжигающей ненавистью, — Мертвого Бога. И не был завершен он лишь по одной причине: хозяин дневника понял, что это за ритуал, раньше, чем провести его.

— Я думала… — Голос леди Юдас дрожал. — Думала, это какие-то древние суеверия. Думала, что там написано, как выкрасть человеческую душу из царства Мертвого Бога…

— Но Мертвый Бог, он же… мертв? Боги погибли вместе со старым миром, — с самоубийственной уверенностью закоренелого отличника проговорил один из констеблей. Под взглядом Барона он попытался откусить себе язык, что навлек на него гнев Высшего и вполне реальную возможность прямо сейчас отправиться вслед за Древними Богами, но скривился от боли и передумал.

— Желаешь закончить обряд? — ядовито спросил Барон. — Проверить, осталось ли что-то от Мертвого Бога?

Констебль отчаянно замотал головой.

— Я так и думал.

Дневник был разорван пополам и на пол упал уже горсткой пепла.

Такая же участь постигла и книгу, и тетрадь, где леди Юдас вела свои записи. На ковре лежало три кучки пепла, а Барон виновато посмотрел на меня.

— Дорогая, если станет больно, тут же скажи. Поняла?

Я растерянно кивнула и не успела удивиться или испугаться, а Барон уже нежно и деловито сжимал шею умертвия, а из-под его пальцев едва заметно текло белое холодное сияние, рассыпаясь и истаивая в воздухе, смешиваясь с солнечным светом и испаряясь. Леди заорала и бросилась на Высшего, но ее быстро скрутили и оттащили в сторону.

— Это плохая идея, — перекрикивая обезумевший вой, сообщил стражник. — Бэйс велел ничего не предпринимать без его разрешения.

— Я с удовольствием выслушаю все претензии командора позже, — заверил Барон, краем глаза следя за мной. — Но рисковать всем и дальше, удерживая сосуд Мертвого Бога открытым, я не намерен.

Он убивал умертвие неторопливо и осторожно, периодически проверяя, все ли со мной хорошо. Первое время все и правда было хорошо, я не чувствовала ничего особенного, кроме привычной уже слабости.

Потом больно кольнуло в груди, но боль прошла раньше, чем я успела поднять тревогу. Леди больше не выла, она беззвучно плакала, безвольно обвиснув в руках стражников.

Кольнуло еще раз, заставляя меня насторожиться.

— Барон?

— М-м-м? — Он не отвлекался, ему оставались последние секунды.

— Кажется, что-то не так.

Объяснить, что именно не так, я уже не смогла.

Умертвие покинули последние крупицы искалеченного подобия жизни, и мое сознание украла темнота.

Я не знала, где я и что происходит. Мне было холодно и одиноко, каждая клеточка тела болела, но боль эта была странной, будто бы ненастоящей. Я распадалась на части, пока что-то черное и страшное ширилось во мне.

Мое тело состояло из осколков, которым суждено было растаять, навечно затерявшись в холодной тишине.

Я не была к этому готова, не хотела мириться со своим положением, мне не нужен был покой. Я не устала жить.

Шелла Рицц не успела истратить все отпущенные ей минуты, часы и дни. У нее осталось слишком много лет в запасе, которые никто, кроме нее, не смог бы прожить…

Никто, кроме меня.

Я кричала в темноте, но здесь не было звука, я не слышала своего голоса. Кажется, уже начинала забывать, как он звучит…