Опасная ложь - Меган Миранда

– Увидимся на обеде, – сказал Райан.

– Увидимся, – ответила я и, отвернувшись, закусила губу, чтобы он не понял, что я вру.

Я надеялась, что он меня простит. Надеялась, что делаю правильный выбор. Что лучше никому ничего не рассказывать. Что некоторые тайны лучше оставить тайнами, а ложь бывает во спасение. Чем дальше я отходила от маминой лжи, тем опаснее казался мне окружающий мир.

Я впервые сидела одна в машине Коула, и она показалась мне огромной, слишком широкой, слишком тихой, пустой и холодной. День стоял пасмурный, небо затянули низкие облака, над лесом поднимался легкий туман, делая все вокруг тусклым и унылым. Прохладный воздух обострил мои чувства. На парковке стояло слишком много машин, слишком много потенциальных свидетелей. Я тронулась, и меня стали одолевать страхи. Что, если кто-нибудь попытается сбить меня с дороги? Что, если они прямо сейчас следят за мной? Слишком много неизвестных, слишком много вариантов. Чтобы как-то успокоиться, я поставила телефон в подставку для кружек.

В зеркале заднего вида мелькали небо, деревья и как будто какая-то тень, но, присмотревшись, я ничего не увидела. Только клочки тумана и изгибы ландшафта. Я надеялась, что эффект неожиданности сработает в мою пользу. Что Илай не следил за мной, пока я должна была сидеть на уроках. Что, сделав фотографию два дня назад, он получил то, что хотел. До трех часов я официально была в школе, к тому же ехала на чужой машине. И тем не менее я не могла избавиться от чувства, что за мной следят, что повсюду глаза.

Въезжая в свой район, я не почувствовала былого облегчения. Ощущения дома и безопасности не возникло. Вместо этого только неизвестность и подступающая дрожь. Перед поворотом к дому я остановилась, сердце забилось, в голове гудело. Машин не было – ничего не было видно впереди на дороге и в зеркало заднего вида. Полиция уехала. Остались только я и дом, все, что случилось, и все, что могло случиться.

Я проехала мимо своего въезда и припарковалась у поворота к дому Анники. Машину нельзя было увидеть ни из ее дома, ни с дороги. На улице поднялся ветер, зашуршали деревья, и мне под ноги упали несколько листьев. Встав у машины, я прислушалась. Ничего, кроме шума ветра и шороха листвы. Как в ту ночь, когда Райан ждал меня в машине на въезде, я кралась к дому, стараясь бесшумно ступать по гравию. Я вдруг поняла, что сама перешла на другую сторону и подглядываю из леса, прячась в тумане. Стала тем, что мама вечно высматривала в лесу, стоя за тонированными окнами.

Я скользнула за деревья, откуда было видно входную дверь, и стала наблюдать. Прислушалась, но ничего не услышала. Ни машин, ни голосов, никого. Только я, деревья и пустота. Чтобы в этом убедиться, я обошла дом вокруг между каменной стеной и чугунным забором. Только я взялась за решетки ворот, как из леса донесся какой-то шум – будто кто-то наступил на ветку, – и я замерла. Я вглядывалась в лес, пока оттуда не выскочил какой-то зверек. Я толкнула калитку, и она подалась, заскрипев петлями на ветру.

Дом за воротами стоял в темноте, но на ровной стене выделялась паутина трещин вокруг воронки от пули. Приставив руки ко лбу, я прислонилась к окну, вгляделась внутрь, но шторы были плотно закрыты. Тогда я прислонилась к окну ухом и прислушалась. Убедившись, что в доме никого нет, я зашла через заднюю дверь.

Как только я зашла на кухню, в нос ударил запах. Дым исчез, дом явно помыли. Кухня пропахла запахом казенного чистящего средства – к горлу подступила тошнота. Инстинкт. Ничего больше. Или причина была в другом – в том, что я стою на кухне дома, который еще несколько дней назад был моим, а теперь нас из него удалили. Я почувствовала пустоту. Поняла, что мы обе боялись именно этого. Не химического запаха или ожога, который оставит шрам, но в итоге заживет. Мы боялись, что нас просто сотрут и от нас не останется никаких следов. Боялись, что мы никогда не были настоящими. Что наши жизни сократят до какой-нибудь несложной истории.

Внутри все было по-другому. Видимо, полиция обыскала дом, пытаясь найти доказательства того, что мама не та, за кого себя выдает, что она не тот человек, кого я знала всю жизнь. В ушах звучал голос детектива Конрада, я смотрела на дом его глазами: камеры, чтобы отследить, если приедет полиция; сумка с деньгами и фальшивыми паспортами для побега; сигнализация, чтобы предупредить, что кто-то приближается, но не вызвать полицию; стены и ворота, мрамор и сталь – все, чтобы спрятаться внутри.

Я четко усвоила инструкцию. Если зазвенит сигнализация, беги в убежище. Но теперь задумалась: я должна была бежать туда, чтобы спрятаться или чтобы оттуда начать побег? И я хотела понять, от чего именно мы должны были бежать. Тем не менее получается, что мама в итоге действовала совсем не по инструкции. Я представила, что могло произойти той ночью. Наступил вечер, ворота заперты. Горит свет, сигнализация в режиме «под охраной». У задних ворот какой-то шум, люди в капюшонах пытаются их взломать. Она берет телефон, но он не работает. Бежит в мою комнату, но там пусто. Видит мой телефон, но меня нет. Может быть, она пытается позвонить и с него, но не может.

Она должна была бежать в убежище, но не стала этого делать. Вместо этого она отключила сигнализацию и нажала кнопку, чтобы открыть ворота… И тут я будто увидела нового человека. Она, но не она. «Думаю, твоя мама очень сильная. Она способна на большее», – сказала Джен. Эту женщину я уже пару раз встречала: маленькая ложь, которую она придумывала для нашей защиты, или ее жест, как она махнула, застыв, когда пришли из службы опеки. Теперь я посмотрела на тот момент в новом свете: решение бежать или остаться. Сбежать или рискнуть.

Она позволила меня забрать, потому что не видела другого выбора, потому что это и был ее выбор. Долгосрочная игра. Риск, но потом она меня вернет. Или я сама к ней вернусь. И я вернулась. И возвращалась снова и снова. Все эти истории, которые я рассказывала Джен, и то, что скрывала от нее. Как болталась в машине над пропастью, полагаясь только на собственные пальцы и каплю надежды. Мама все знала. Она знала, что я найду способ вернуться к ней. Как я всегда возвращалась.

Я стала обыскивать шкафы и рыться в ее вещах. Она должна была мне что-нибудь оставить. Должна была как-то намекнуть. Я проверила ее спальню, ванную, прикроватный столик. Проверила под матрасом. Ничего. Я пошла к ней в кабинет, где она проводила почти все время, но ее компьютер забрали. У меня защемило сердце от мысли, как полиция копается в ее истории, пытаясь найти совершенно не то, что нужно. Смотрит ее письма, историю поиска – все, чего она боялась… Сколько статей она прочла о пропавших детях и насилии – а что, если так она искала их?

Я открыла шкаф с архивом, пролистала папки с фамилиями клиентов по алфавиту. Судя по тому, как все было перепутано, полиция здесь тоже бывала. Где, мама? Спрятано. Где-то спрятано. В кабинете не было ковра, чтобы его отодвинуть, или съемного потолка. Я прощупала стол, пытаясь найти скрытые отделения, – ничего. Остались только стены. Я сняла с крючков все картины и фотографии, но за ними были лишь гладкие стены. В том числе мой детский рисунок пальцами, который висел здесь целую вечность в слишком большой для него раме.