Сволочь ненаглядная - Дарья Донцова

– Я? Молчала, как рыба об лед! Лучшеотдай зеленый пуловер, хочу у него рукава укоротить.

Тут только я сообразила, что саквояж с вещамидо сих пор стоит у соседки Нины.

Нинушина прихожая была забита коробками.

– Вот, – обвела Нина рукой горы вещей, –почти все собрала, завтра машина приедет.

Я посмотрела на узлы, ящики и чемоданы. Ох, незря говорят – один переезд равен двум пожарам.

– Только постель осталась, –кудахтала Нинуша, – впрочем, часть одеял тут.

Я проследила за ее взглядом и увидела хорошенькуювелюровую подушку с вытканной кошкой. Киска улыбалась, ее шею украшал оранжевыйбант.

– Надо же, у меня точь-в-точь такая лежитна диване! – воскликнула я.

– Да они у всех одинаковые, –засмеялась Нинуля и протянула саквояж.

Утром я, поколебавшись, позвонила Лео Ско.Трубку сняла Наташа.

– Луиза Феррари беспокоит, мне надо свами встретиться.

– Уже написали и хотите показать, –обрадовалась Наташа. – Приезжайте, приезжайте, но только до часу.

Я брякнула трубку и мстительно подумала: «Зналабы ты, «мамаша», что я тебе покажу, так бы не радовалась».

Наташа была одета в узенькие брючки ипросторный пуловер.

– Ждите на кухне, Луизочка, –щебетала она, – Олежека нет дома, но я сама посмотрю.

Она схватила конверт, вытряхнула снимки иошарашенно пробормотала:

– Что это?

– Фото Егора и Пети.

– Вы не журналистка…

– Нет, и зовут меня не Луиза Феррари.

Надо отдать должное Наташе, она моментальновзяла себя в руки.

– И что вы хотите? – спросила она,стирая с лица приветливую улыбку.

– Поговорить.

– Не о чем нам толковать, – резковстала Наташа, потом помолчала и добавила: – Я дам три тысячи долларов – иразбежимся.

– Нет.

– Хотите, пять, но больше ни копейки.

– Вы меня не так поняли, – вздохнулая, вытаскивая сигареты. – Я не занимаюсь шантажом. Мне нужны две вещи –записная книжка Насти и кое-какие сведения о ее родственниках.

– Зачем? – насторожиласьНаташа. – При чем тут Настя?

– Я работаю в детективном агентстве идолжна разыскать ее брата, Егора.

– Я говорила не один раз, –прошептала Наташа, – не было никакого брата Егора, даже имени такого яникогда не слыхала.

Я подняла на нее глаза.

– Ну, пожалуй, имя-то слышали, а еслизабыли – напомню. Так звали вашего родного сына, маленького мальчика, которыйплакал по ночам от тоски по маме, а потом умер, так и не повидав ее.

Побелев, Наташа сжала в кулаке крохотнуюкофейную чашечку. Тонкий фарфор хрустнул, и по руке быстро-быстро побежалиручейки крови. Госпожа Скотинина тихо всхлипнула, потом закатила глаза иистерично завопила:

– Да что ты знаешь о моей жизни, сука!

Из ее рта полились ругательства вперемешку срыданиями и соплями. Умело наложенная косметика стекла с лица, стали виднызакамуфлированные прежде морщины, пигментные пятна и шероховатости, а отпрямого носа к подбородку пролегли две бороздки. Сейчас Наташа выглядела нашестьдесят.

Я встала, распахнула необъятный холодильник,увидела початую бутылку водки «Золотое кольцо» и плеснула на ее пораженнуюладонь. Наташа вскрикнула и заткнулась. Я осторожно вытащила впившиеся в ееруку осколки, полила порезы еще раз водкой.

– Пластырь в ванной, в шкафчике сзеркалом, – пролепетала она, продолжая плакать.

Я добралась до огромной ванной комнаты,основную часть которой занимала роскошная розовая джакузи с латунными кранами,раздвинула батальоны шампуней, роты кремов, дивизионы гелей и обнаружиланебольшую аптечку. Судя по набору лекарств, в квартире обитали патологическиздоровые люди. Упаковка растворимого аспирина, пузырек «Гутталакса», цитрамон ибромгексин. Никаких средств от давления, сердца, печени или почек. У Скотининыхприключается только запор, головная боль и кашель, впору позавидовать. В нашемдоме ящичек с лекарствами ломится от упаковок.

Наташа сидела в той же позе. Кровь пересталатечь, и я заклеила ладонь пластырем.

– Не страшно, поболит до завтра изаживет, а от подобной раны не умирают.

– Иногда и впрямь умереть хочется, –прошептала Наташа, потом схватила бутылку водки, вытряхнула из красивогохрустального стакана салфетки, наполнила его доверху и одним махом выхлебалаемкость.

– Думаешь, мне здорово живется?

– Ты получила то, к чему стремилась, агосподь всегда заставляет платить по счетам. Где-то убыло, где-то прибыло.

– Что бы ты понимала! – пробормоталаНаташа.

Я с тревогой наблюдала, как странная синеватаякраснота наползает с ее лба на щеки. В даме явно сгорел какой-топредохранитель, то ли фотографии гробов подействовали, то ли водка расслабиладо предела. Сейчас она раскроет рот и начнет каяться, выливая на меня ушатыненужных сведений. Придется слушать, иначе обозлится и не отдаст записнуюкнижку. Так и вышло. Подперев голову кулаками, Наташа завела длинный,бестолковый рассказ.

Родилась она в 1945 году, в бедной, самойпростой семье. Мама – продавщица на рынке, папа – шофер. Правда, родители непили, детей любили и воспитывали, как могли. Просто было у них этих детейслишком много – аж восемь. Но Наташеньке посчастливилось родиться последней,поэтому ее даже баловали. Когда девочка пошла в первый класс, учительницапосоветовала отдать ее параллельно и в музыкальную школу. Мать послушалась,благо ходить оказалось рядом, музыкалка располагалась у них во дворе. Тут жевыяснилось, что господь одарил Наташеньку талантом.

У девочки оказался великолепный голос, ипедагоги твердили, что ей следует избрать певческую карьеру. Но когда в ее рукахоказался аттестат, мама и папа строго-настрого запретили даже думать осценической карьере. Жила семья в Тамбове, до Москвы езды одну ночь, но столицаказалась сказочно-далеким городом, к тому же Наташенька была послушнойдевочкой. Вот она и осталась преподавать музыку в родной школе.