Мой (не)желанный малыш - Элли Шарм

Этот брак… он не должен состояться! Признай, ты делаешь всё, чтобы Дицони…

– Ошибку?! – перебивает отец, негодуя. Он явно не разделяет мнение мамы. – Катя с Ильей поженятся! Может быть, ты хочешь, чтобы Катя вернулась к Дицони? Хочешь обменять наше состояние на одеяло и еду?! Оно так и будет, если Дицони добьётся своего. Только через мой труп дочь будет с этим… Зачем ты вернулась из Ниццы? – отец подходит к графину, резким движением плеснув воды в стакан, осушает его до дна. – Я же тебе сказал отдохнуть!

– Отдохнуть? – повышает голос мама, – Да ты просто избавился от меня, чтобы провернуть свои грязные делишки! Я буду рядом с дочерью, Борис! Не надо было нам вмешиваться, – будто не слыша отца, причитает, буквально падая на диван. – Бедная моя девочка. Илья совсем не заботится о ней. Потащил на самолёт, зная, как ей сейчас тяжело!

Неожиданно отец поднимает голову, и я за доли секунды до этого успеваю затаиться в тени лестницы. Сердце стучит, как у пойманного в силки зайца!

– Говори тише, – понижает тон. – Хочешь, чтобы весь дом был в курсе? Они летели бизнесом, ничем не хуже пятизвёздочного отеля, – цедит недовольно отец. – Не понимаю, чего ты завелась?

– Борис!

– Хорошо, я поговорю с Сазоновым. Но признай, Света, никто не будет расстроен, если с этим ребёнком, что-то случи…

Вздрагиваю крупно, когда раздаётся громкий звук, так похожий на пощёчину.

– Не смей! Слышишь?! – голос мамы дрожит. Уже отчётливо слышны истеричные ноты. – Не смей, Борис, даже вслух такое произносить! Это наш внук.

– Наш внук, – передразнивает отец. – Да ты готова была в Дицони из ружья выстрелить, когда он переступил порог дома. Что изменилось, Света? Может быть, ты ещё скажешь, что тебя замучило чувство вины перед Дицони?

Почти не дышу, замерев у лестницы. Хочу знать, что произошло в прошлом! Второй раз в своей жизни я становлюсь свидетельницей ссоры между родителями из-за Дицони. Что именно связывает мою семью и Стэфана? Откуда пошла эта чёрная вражда?

– Возможно, – голос мамы звучит совершенно убито. – На тот момент он был ребёнком и не заслуживал всё, что прои… Мы были слишком жестоки. Я… я была жестока. Боялась… боялась, что…

– Напомнить, дорогая, что именно ты затеяла всю эту войну? Прекрати истерить! Что было – этого уже не вернуть, – голос отца становится громче, и я испуганно прижимаюсь спиной к двери.

– Я ничего ему не отдам! – рычит, словно загнанный зверь. – Пусть хоть тысячу своих юристов-нюхачей присылает. Ничего не вынюхают! НИЧЕГО! Ранчо ему не видать, как своих ушей. Всё равно оно будет Катино. Как думаешь, отдаст ли она ему его?! Черта с два! После того, что она узнала, Катя никогда не простит это отребье!

– А что, если Лола говорила правду, и он…

– Плевать! – обрывает отец. – И что, даже если правда?! Это ровным счётом ничего не меняет.

– Почему ты так говоришь?! – охает мать. В её голосе звучит ужас. – Что значит, если это правда? Ведь ты клялся, что Лола врет… Боже, Борис! Это правда и ты знал! БОЖЕ! Поэтому Дицони ТАК мстит, он…

– Мне плевать! – орёт отец.

Громкий звук разбитого стекла заставляет поёжиться. Должно быть, разбился стакан.

– Прекращай, Света. Всё было очевидно, не строй сейчас из себя невинную овечку. Мы полюбили друг друга «с прошлым». Только вот, в отличии от тебя, я смирился и принял это.

Мама громко всхлипывает, принимаясь горько рыдать.

– Я больше не мооогууу…

– Ты что это удумала?!! Мне скандалы не нужны! Я не для этого себе годами репутацию возводил. Светочка, девочка моя, ты же знаешь, как я тебя люблю. Стоило тебя увидеть и всё перестало для меня существовать – только ты! Ты!

Прикрываю тихо дверь, ощущая, как вдоль виска ползёт капля пота. Смахиваю её,

почти на негнущихся ногах подхожу к тумбе возле кровати. Трясущимися пальцами тяну на себя ручку комода в форме скарабея. Ещё мгновение и в моих руках платок Стэфана. Разворачиваю клочок шёлка, пока не становится видно инициалы «Л. Д.»

Будто вспышкой в голове проносится разговор из прошлого.

– Вот, – вкладываю в широкую ладонь, – твой платок, – протягиваю шелковый синий кусочек ткани. – Только я не поняла, почему там инициалы не твои?

Настойчиво жду, когда Дицони раскроет тайну, которая не один день меня мучает.

– Это моей матери, – не глядя прячет платок в карман брюк. – Она умерла вчера… вчера – много лет назад.

Я сразу понимаю, что Стэфан имеет в виду под этим «вчера».

– Тяжело, наверное, родителей терять, – произношу чутко. – Чего тебе не хватает больше всего?

– Улыбки мамы…

Теперь я точно знаю, как расшифровывается эта надпись. Лола Дицони. Вот о ком говорили мои родители. Мама Стэфана! Невидимые глазу волоски на моих руках встают дыбом. Поспешно прячу платок под матрас. Не знаю, что скрывают мои родители, но я никогда не забуду полный отчаянья голос мамы.

«Ведь ты клялся, что Лола врёт. Боже, Борис! Это правда… и ты знал! БОЖЕ! Поэтому Дицони ТАК мстит».

Сердце тревожно стучит. Что мои родители сделали семье Стэфана? Впервые не уверена, что хочу знать правду. Иногда тайны защищают нас от ужасной, как монстр, реальности.

Всё оказалось намного сложнее и глубже, чем я представляла. Ненависть между моим отцом и Дицони – это не просто бизнес! Это нечто глубоко личное.

*Коучинг – метод обучения, в процессе которого человек, называющийся «коуч», помогает обучающемуся достичь некой жизненной или профессиональной цели.

Глава 60

Стэфан

Как чертов фетишист кручу в руках туфельку Кати. Невеселая улыбка кривит уголок рта – размер тридцать шестой не больше. Да, это та самая, что она кинула в меня во время нашей первой встречи. Помню еще тогда, искреннее восхитившись ее пылом, назвал Катю бешеной кошкой.

Ошибся. Котенок. Беззащитный, ласковый, нежный… Проклятье!

Сурово поджимаю губы. Не сумел уберечь свою девочку от всего этого дерьма под названием жизнь. Более того, стал одним из тех, кто ее ранил. Возможно, даже тем, кто сделал это больнее всего. Сука!

Резким движением ладони провожу пятерней по затылку. Взъерошив волосы, поднимаю голову. Через стеклянный потолок загородного пентхауса разглядываю так хорошо различимые в чистом ночном небе яркие звезды. Большим пальцем задумчиво провожу по длинной черной лаковой шпильке туфли. Это все было предсказуемо – наше расставание. Как бы я не пытался это предотвратить – не вышло. Мое прошлое, оно, как черная трясина, которую я прятал за полупрозрачным брезентовым тентом. То и дело заботливо поправлял края,