Корона скифа - Борис Климычев

Была еще тут секретная книга Вильгельма Гучинсона" Дух масонства". На титуле стояла печать томской ложи "Великая Астрея". С изображением зажженного факела в треугольнике, и змеи, кусающей себя за хвост. Можно было рассмотреть дату открытия ложи "августа 30 дня 1818 года".

Причем, на обложке этой диковинной книжки были написаны гусиным пером стихи:

Появились недавно в России Фран-масоны, И творят почти явно демонски законы, Нудятся коварно плесть различны манеры, Чтоб к Антихристу привесть от Христовой веры.

Граф Разумовский по поводу этой надписи сказал:

— Не ведаю, кто начертал это. Сам всю жизнь борюсь с неправдой, но всегда полагал, что в любой ереси может быть зерно истины, которое ученый человек должен извлечь на пользу православному миру. И на сем твердо стою. Только глупцы и ретрогады могут отвергать все безоглядно. Посему люблю читать разные книги для развития ума своего.

— Вы абсолютно правы, граф, — сказал Дывыдов. — Нельзя сужать горизонт. Мне нравится ваш подход, мы сработаемся.

Дывыдов, конечно, понял, что имеет дело с чудаками, ну, что из того? Чудаки украшают мир. Хозяин особняка Горин, обезьяноподобный, и разгуливающий по усадьбе среди лета в валенках, причем оба валенка — на одну ногу, тоже весьма начитанный человек. И тоже тяготеет к книжкам обо всем непонятном, чудесном и странном. Оба эти человека не заняты службой или какими-то семейными обязанностями. Дмитрий Павлович понял, что они будут прекрасными помощниками в его деле.

В тот же день он привез из гостиницы на извозчичьей пролетке свой старенький чемодан. И самые удивительные дела начались с того дня в усадьбе Асинкрита Горина.

В одном из сараев начато было строительство гальванической воздухоплавательной машины. Граф при помощи её надеялся со временем отбыть на свою родную Украину, Горин хотел с высоты птичьего полета обозреть весь Томск.

Для строительства нужны были редкие и дорогие материалы, денег ни у Давыдова, ни у графа Разумовского, ни, тем паче, у Горина не было. И редактор "Золотого руна" решил их зарабатывать лекарским искусством.

Диагноз он мог ставить даже заочно, при помощи портрета будущего пациента. Купцы решили пошутить над ученым-лекарем, и от главы городской думы Тецкова принесли ему портрет покойного человека. При этом попросили поставить диагноз родственнику купца, который, мол, ныне находится в поездке в Иркутске.

— Я тут не шутки шутить с вами приехал, любезные вы мои! — строго сказал посланцам Тецкова Дмитрий Павлович. — Сей человек умер, и уже достаточно давно! И с вашей стороны это глумление над его памятью! А посему подите вон!

— Как вы догадались? — изумился граф Разумовский.

— Нет ничего проще, мой дорогой друг! — отвечал Давыдов, — у живых людей глаза на портретах отличаются особенным жизненным блеском, глаза на портретах усопших такого блеска не имеют. Потренируйтесь, И вы тоже научитесь различать портреты. Говорят, если сожжешь портрет недруга, он зачахнет.

История с портретом мигом облетела весь город, и пациенты стали осаждать усадьбу Асинкрита Горина. Граф Разумовский не всех пускал в дом. Принимал подарки, относил в кладовые и говорил:

— Доктору не разорваться. У него уже есть люди на приеме. Ты придешь через неделю, а ты — через две.

Граф был тонкий психолог и богатых золотопромышленников тоже не пускал без очереди. Пусть потерпят, потом с них можно будет вдвое больше содрать за лечение.

Давыдов испытывал больных качающимися маятниками. Один маятник был подвешен на проволоке и был обозначен знаком "плюс", другой, на изолирующей нитке, был обозначен знаком "минус".

Если оба маятника описывали возле испытуемой части тела одинаковые фигуры, то это обозначало, что болезни тут нет, если же показания разнились, то испытуемый орган, либо участок тела, считался больным.

Для лечения подбирались специальные материалы, излучавшие "жизненную силу". Давыдов брал речной песок, собирал по берегу Томи ракушки, толок разноцветные стекла, всё это заливал секретным составом, потом выдерживал в склянках на солнце и при лунном свете.

Больным он делал компрессы, примочки. Кому-то втирал состав в кожу.

Он, между прочим, рассказывал Разумовскому и Горину, что давно ищет среди кедровых шишек одну единственную. Она нарождается раз в двадцать лет, и каждый из её орехов может вернуть безнадежному больному жизнь!

— Здесь вы найдете эту шишку! — обрадовался Разумовский, Томск у нас ближе к осени бывает весь засыпан кедровыми скорлупками. Грызут орехи и стар, и млад. Может, кому-то и попалась волшебная шишка?

— Может, и попалась, но если из этой шишки съесть больше одного ореха — умрешь.

— И как же её узнать?

— Надо её натереть специальным составом, она побелеет. Такая шишка отличается и размером. Это особенно крупная шишка, и орехи в ней крупные. И у меня есть нужный состав, но шишку жизни я пока не нашел.

От больных отбоя не было. И Давыдов просил Разумовского принимать только самых больных, тех, кого в других местах вылечить не смогли. Нужно же было иметь время и для науки.

Лучшим отдыхом от трудов праведных граф Разумовский считал прогулки вдоль Томи, с удочками. На закате обычно клевали в заводях такие окуни, что нитка еле выдерживала их. Давыдов тоже пристрастился к этой забаве.

Подышать воздухом, очищенным водой, полюбоваться кудрявыми островами, и белыми песчаными отмелями. Да еще принести на кукане жирных окуней, тут же отварить их с лучком, и приправить перцем. Блаженство!

Однажды такой вечерний поход привел их к неожиданной находке. На песке возле реки лежал совершенно нагой человек, со связанными за спиной руками, весь мокрый и без признаков жизни.

Дмитрий Павлович тотчас достал из кармашка небольшое зеркальце и прислонил к губам этого мужчины.

— Жив! — воскликнул Давыдов, — носовым платком зажал язык страдальца, другой рукой нажал на его грудь. У незнакомца хлынула вода изо рта, он закашлялся, и вздохнул, Дывыдов постучал его по спине.

— Что же теперь делать? — Обратился Дывыдов к Разумовскому, — за городом нет извозчиков, не на себе же нам его тащить, да еще голого?

— Довезем до города на лодке, — отвечал Разумовский.

— Где же мы её возьмем?

— Какой-нибудь рыбак сейчас обязательно будет возвращаться с низовий реки в город, надо только подождать.

— И надо нам его одеть.

— Но во что? — изумился Давыдов.

— Одеть его на первый случай мы сможем, я дам ему свои штаны, а сам буду в кальсонах. Вы же дадите ему свою верхнюю рубаху, а сами будете — в нижней. Таким образом, мы все трое будем одеты.

— Да, но как же вы будете в кальсонах, в городе?

— Ничего! У меня всё равно слава городского чудака, это мне ничуть не мешает жить, а возможно, что даже и помогает. С чудаков меньше спроса.