Ремесло Государя - О'Санчес

- Молви, правду я уважаю, а приятную мне - так и люблю. А за ложь... За ложь наказываю, и чем она слаще, тем горше обходится лгущему. Молви, Мурги.

Царедворец обязан уметь многое из того, что простому смертному и не приснится никогда, например поклониться в ноги так, чтобы совместить глубокое почтение и несогласие, либо упрямство. А Мурги мог бы поучить подобному и самых ловких дворцовых шаркунов, поэтому он поклонился упрямо и принялся молвить, скромно и уверенно:

- Во-первых, погреба Вашего Величества таковы, что и богам не стыдно было бы на них постоянно облизываться. Во-вторых, я свой артикул знаю назубок и делаю напиток самым строжайшим образом: помимо пряностей, приготовленных собственноручно Ее Величеством, - три четверти родниковой кипяченой воды и одна четверть вина. А вина-то - все как на подбор - слабейшие, сегодня, к примеру, 'Белый Шелк', такое и в полной своей густоте даже хрупкую девушку не опьянит.

- Ну и что? Выпить побольше - так и цуцырь свалится, было бы количество.

- Да, оно так, однако я не припомню, чтобы Ваше Величество осушили более двух кубков за вечер. А третьего дня Ваше Величество и первый-то оставили не пригубленным. И вчера был налит один, и тоже остался не допит.

- Разве? А что у нас было третьего дня, напоследок? Погоди... сам вспомню. А! Доклад о рождении внучки и тяжба между этими двумя дураками, Бурым и этим... Вспомнил. Ну, ладно тогда. Ты, Мурги, так и впредь держись, присматривай со стороны и - если что - немедленно докладывай, гнева моего и неудовольствия не боясь.

- Слушаюсь, Ваше Величество!

- Неужто закончились на сегодня заботы? Даже не верится! Глянь за дверь - нет ли кого еще?

Мурги проворно пристегнул пояс с мечом, выбежал из кабинета и тотчас вернулся.

- Пусто, Ваше Величество! Я приказал караульному сотнику, чтобы всех вестовых, буде они нагрянут, вели в кордегардию, а я заночую там, в соседних палатах, и меня тотчас же предупредят.

- Хорошо. И если что срочное - бегом ко мне, на пару с вестовым, лично доложишь.

- Слушаюсь, ваше Величество!

- Тогда так: посижу, обмякну, кубок допью. А ты пока - туда, а приемную и распорядись насчет герольда к государыне, насчет стражи сопровождения... Да какой-нибудь цветок, понаряднее... И что они там в травах этих находят? Кипарисы, понимаешь... Женщины - странный народ.

Мурги поклонился, на этот раз весело:

- Цветок уж готов, хотя сие и не совсем цветок. Согласно склонностям государыни, это кустик земляничной травы, с пятью спелыми ягодами меж листьев кустика того. Взращен безо всякой магии, стараниями садовника Вашего Величества, в полной тайне от посторонних. И если Ваше Величество одобрит...

- Конечно, одобрю. Совершенно верно, землянику она любит. Я бы и сам додумался, да видишь... Пелю кормил?

- Двух мышей уплел, в два проглота, Ваше Величество!

- Ну? Оказывается, кормили тебя, чего ж ты на пену-то исходишь? Спи, отдыхай, Пеля, доглядывай, а я попозже вернусь, может быть...

Жену император любил. Тот чахлый огонек страсти, который когда-то вспыхнул на миг между падким на удовольствия принцем-престолонаследником и юной герцогиней из очень хорошего рода, давным-давно увял, почти сразу же после свадьбы, но не погас вполне, а сохранился в добром сердце принцессы (Бедное ее сердце! Сколько ран и ожогов перенесло оно впоследствии по милости августейшего супруга...- Прим. авт.), будущей императрицы, сохранился и через многие, многие десятилетия, тихо, незаметно, исподволь добрался и до ледяного императорского сердца. Добрался и сумел отбить себе островок тепла посреди лютой зимы. Императрица ничего не понимала в государственных делах, но зато была достаточно умна, чтобы и не пытаться в них понимать, а тем паче - вмешиваться, влиять... Другое дело - дворцовые интриги: кто с кем дружит, враждует, любится, у кого несчастная любовь, у кого счастливая, по чьему злоумыслу наведена порча на ловчих птеров маркизы Люлли... О-о, здесь у императрицы не было равных в осведомленности и любопытстве... Иногда и сам император пользовался ее широчайшими познаниями в этой области.

Много лет живя подле своего грозного супруга, императрица сумела нащупать в нем слабые и даже какие-то положительные стороны; она по-прежнему боялась вспышек его внезапной ярости, но зато твердо знала: ее лично гнев императора не коснется. Бывало, и не раз бывало, что даже в тихий и уютный мирок ее маленького двора вторгалось всесокрушающее неудовольствие супруга: от меча или секиры дворцового палача слетали головы фрейлин, приживалок, стражников. Его Величество рычал, топал ногами и сыпал проклятьями, но... Всегда кончалось одинаково: засылаются к государыне герольды, либо канцлер, либо очередной любимчик... Теперь все чаще - старший сын, принц Токугари... Да, Его Величество хочет загладить вину, испрашивает прощения и, конечно же, немедленно его получает, ибо государыня вот уже сто с лишним лет глядит на своего государя влюбленными глазами... А слезы из них пусть проливаются втуне, прямо на сердце, но не бегут по щекам, словно у какой-нибудь купчихи, либо трактирщицы..

И всем этим, добротою и мягкостью, даже некоторою простоватостью своею, особо заметной в сравнении с ушлыми и деловитыми придворными красавицами, была императрица по сердцу своему государю и законному супругу. А еще она ему служила пробным камнем, на который, кстати сказать, можно было и опереться при случае. Безграничная императорская власть иногда становится похожа на дрессированного тургуна, хотя подобное чудо природы представить очень трудно: слушается, слушается, бежит, куда велено, вдруг - ам! - и сожрет своего седока одним глотком! Безграничная власть вдобавок бывает очень тупа, словно дрессированный цуцырь, хотя сие представить еще труднее: велено идти вперед - в стенку будет биться, расшибая вдребезги ее и себя, но не остановится ... (Ни тургуны, ни цуцыри не поддаются дрессировке. - Прим. авт.)

Был случай, который научил молодого императора очень многому, хотя и перепугал до полусмерти...

Трех лет не прошло с того мига, как он сел на опустевший после батюшки трон, и вздумалось ему проехаться по владениям, на месте, собственноручно, так сказать, ощупать - какова она, империя?

На далеком-предалеком востоке, чуть ли ни на краю владений, восхотелось государю улучшить жизнь своих подданных, облагодетельствовать, обновить им водопровод, по образцу столичного. Но, не имея достаточного опыта безграничной власти, он не проследил за простейшим: чтобы старый водопровод разрушили позже, нежели новый выстроили. И вот командует он строителями и бургомистрами, считает лично количество свинцовых труб, проверяет добросовестность землекопов и литейщиков - все идет быстро, весело, даже отлично! Все довольны, все всё понимают и одобряют, вся сложнейшая махина государственного устройства работает на ура, как единое целое! И не начнись чума в городе - так и не узнал бы император, что горожане живут без воды в колодцах, что в черте города к реке никого не подпускают - 'дабы не злоумышляли', что нафы повылазили наружу и каждую ночь собирают кровавые жертвы... Оказалось, царедворцы буквально воспринимали его сбивчивые указания и старый водопровод искоренили, вместе со старыми колодцами и водостоками... А потом уже взялись ревностно строить новый. Им самим вино и воду поставляли из соседних городов, бесперебойно и вволю...