Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

Прежде чем начать отвечать на этот вопрос, следует вернуться к истории с копенгагенским фонтаном. Обе интерпретации результатов этого эксперимента (первая – это нелепость, вторая – яркий пример мобилизационной способности интернета) страдают недостатками. Ни одна из них удовлетворительно не объясняет, что дает участникам кампании само участие в подобных сетевых начинаниях. Разумеется, большинство их – не безмозглые роботы, которые нажимают кнопки, указанные сетевыми вожаками, не задумываясь о том, что творят, и не пытаясь разобраться, как их участие в таких сообществах повлияет на их взгляды на демократию и важность инакомыслия. Ни одна из двух соперничающих интерпретаций не показывает, какого рода влияние сетевые кампании могут оказать на действенность и популярность остальной офлайновой и индивидуальной деятельности. Хотя заманчиво об этом забыть сейчас, в эпоху социальных сетей, борьба за демократию и права человека разворачивается и в офлайне, и в ней участвуют насчитывающие десятки лет существования НКО, а также отдельные храбрые одиночки, не связанные ни с какими организациями. Прежде чем принять “цифровую” политическую деятельность за действенный способ оказать давление на авторитарные правительства, политикам стоит всесторонне изучить ее влияние и на самих активистов, и на общий ход демократизации.

Чтобы критически оценить значение эксперимента Колдинга-Йоргенсена, нам следует обратиться к другому датчанину – Серену Кьеркегору (1813–1855), который считается основателем философии экзистенциализма. Он жил в интересное время, не так уж не похожее на наше. В первой половине XIX века в полной мере проявились социально-политические последствия промышленной революции и эпохи Просвещения. Европейская “публичная сфера” расширилась до невероятного масштаба. Газеты, журналы и кофейни превратились во влиятельные культурные институты, и общественное мнение стало играть все большую роль.

Большинство философов и публицистов, живших в одно время с Кьеркегором, считало это великое уравнивание признаком демократизации. Сам он, однако, думал, что это ведет к утрате обществом сплоченности, к пиршеству равнодушных рассуждений, к триумфу бесконечного, но пустого интеллектуального любопытства, которое не позволяет глубоко вникнуть ни в одно дело. “Никто из публики по-настоящему не занят ничем”, – с горечью записал Кьеркегор в дневнике. Люди неожиданно заинтересовались всем – и ничем. Буквально все – и возвышенное, и нелепое – сравнялось настолько, что не осталось ничего такого, за что стоило бы умереть. Мир начал уплощаться, и Кьеркегору это крайне не нравилось. Его заботило то, что болтовня в кофейнях ведет лишь к “устранению… различия между молчанием и речью”. Молчание для Кьеркегора было очень важно. Он считал, что только тот, кто способен хранить молчание, умеет говорить по существу.

С точки зрения Кьеркегора, проблема болтовни (олицетворяемой “абсолютно деморализующим бытием ежедневной прессы”) состояла в том, что она лежала за рамками политических структур и мало влияла на них. Пресса принуждала людей буквально обо всем иметь собственное мнение, не поощряя их совершать соответствующие мнениям поступки. Часто люди оказывались настолько перегружены информацией, что откладывали сколько-нибудь важные решения. Отсутствие готовности себя чему-либо посвятить, вызванное многообразием возможностей и легкой доступностью средств для быстрого разрешения трудностей, было целью критики Кьеркегора.

Философ полагал, что люди обретут мудрость и наполнят жизнь смыслом, посвящая себя чему-либо рискованному, глубокому и подлинному (одно из его любимых слов), выбирая цели, принимая взлеты и падения, усваивая опыт. “Если вы способны быть человеком, опасность и суровое осуждение бытием вашего легкомыслия помогут стать им”, – вот как Кьеркегор сформулировал воззрение, теперь известное как экзистенциализм.

Нетрудно догадаться, как отнесся бы Кьеркегор к современной интернет-культуре, охваченной круглосуточными разглагольствованиями, кипящей от идей и связей. “Последствия безответственности прессы и нейтрального освещения событий, которые предвидел Кьеркегор, целиком воплотились во Всемирной паутине”, – пишет Хьюберт Дрейфус, философ из Калифорнийского университета в Беркли. Мир, в котором стремление к социальной справедливости не требует большего, чем показ “социально ответственного” статуса в “Фейсбуке”, сильно огорчил бы Кьеркегора. Мы вряд ли нашли бы его аккаунт в “Твиттере”. Можно с уверенностью сказать, что сайты вроде RentAFriend.com (где можно “арендовать” из ста тысяч зарегистрированных членов “друга, с которым можно пойти на мероприятие или вечеринку, который поделится с вами своими уменьями или хобби, поможет встретиться с новыми людьми, покажет вам город”) вряд ли пришлись бы Кьеркегору по вкусу. (Украинские предприниматели применили ту же модель к политике. Любое из многочисленных политических движений, устраивающих митинг, теперь может нанять зарегистрированных на специальном сайте пользователей. В основном это студенты, которые всего за четыре доллара в час готовы скандировать любые политические лозунги. Эти предприниматели точно не попали бы в число френдов Кьеркегора в “Фейсбуке”.)

И все же философия Кьеркегора полезна для осмысления этических и политических проблем, связанных с “цифровой” политической деятельностью, особенно в авторитарных государствах. Одно дело, когда идейные активисты, и прежде ежедневно рисковавшие жизнью из-за своего противостояния режиму, пользуются “Фейсбуком” и “Твиттером” для своих целей. Может, они и переоценивают действенность сетевых кампаний или недооценивают их риск, однако их намерения искренни. Совершенно иное, когда индивиды, чей интерес к некоей проблеме случаен (или они не имеют вообще никакого интереса и поддерживают то или иное начинание только под влиянием друзей) собираются и начинают кампанию по спасению мира.

Легкомысленность такого рода Кьеркегор считал разлагающей человеческую душу. Подобное морализаторство сейчас может показаться неуместным, но пока еще никто не сверг диктатора, надев клоунскую маску и отпуская шуточки о гильотине. Даже если контекст благоприятствует демократизации, оппозиционное движение, состоящее из мягких, бесхарактерных людей, вряд ли сумеет воспользоваться открывшимися возможностями.

Проблема массовой политической деятельности в социальных сетях состоит в том, люди занимаются ею скорее для того, чтобы впечатлить знакомых. В этом случае она не имеет ничего общего с увлеченностью определенными идеями и вообще политикой. В этом нет вины интернета. В колледже многие вступали в студенческие клубы главным образом потому, что стремились произвести впечатление на приятелей участием в чрезвычайно амбициозных начинаниях вроде спасения планеты или предотвращения очередного геноцида. Теперь можно выставить напоказ доказательство своего соучастия. Описывая на страницах “Вашингтон пост” эксперимент с фонтаном, Колдинг-Йоргенсен объяснял: “Точно так же, как нам нужны вещи, чтобы обставить дом и тем самым показать, кто мы, в ‘Фейсбуке’ нам нужны культурные ‘вещи’, которые представят нас публике такими, какими мы хотим выглядеть”.

Исследование, проведенное Шерри Грасмак, социологом из Университета Темпл, доказывает правоту Колдинг-Йоргенсена: пользователи “Фейсбука” формируют свой сетевой образ из расчета на привлечение внимания. Они считают, что инициативы и группы, которые они поддерживают в “Фейсбуке”, скажут о них больше, чем они могут написать на скучной странице “о себе”. Многие пользователи присоединяются к той или иной группе в “Фейсбуке” не только (и не столько) потому, что поддерживают то или иное начинание, а потому, что уверены: важно демонстрировать френдам свою озабоченность некоторыми вещами. В прошлом для того, чтобы убедить себя и, что важнее, других в том, что вы в достаточной степени социально сознательны, чтобы изменить мир, нужно было по меньшей мере встать с дивана. Современные честолюбивые цифровые революционеры могут не расставаться с диваном – во всяком случае, пока не сядет батарея в айпаде, – и тем не менее выглядеть героями. В современном мире не так уж важно, является ли дело, за которое они сражаются, фикцией: ведь его так просто найти, поддержать и объяснить. А если это еще и производит впечатление на френдов, то цены нет этому делу.