Пределы неоднозначности - Мария Введенская

Чарли перевернулась на спину и закрыла лицо руками. Она не плакала, но страдала. А слезы не шли… наверное, Дороти забрала их с собой в страну Оз. Ей было плохо. Очень плохо. Мир рушился, и Чарли почувствовала это только сейчас. Очень ярко и четко. И впереди ее не ждало ничего хорошего, потому что нельзя как ни в чем не бывало зажить по-старому… это словно бросить зверя, выращенного в неволе, обратно в клетку после того, как тот пожил на родине и прочно вписался в стаю. Жестоко. Сейчас Чарли бы с удовольствием сыграла на стороне Авеля, лишь бы не возвращаться в старую жизнь, к которой так быстро прирастаешь. Пусть будет хаос, и останутся одни отбросы, как и сама Чарли. Пусть планета сожрет себя, в ней больше нет пользы. Именно сейчас, будь Эйбл здесь, она бы стала его солдатиком, не задумываясь. Он сказал ей тогда в больнице, что Чарли еще не готова сделать всё, что тот попросит… интересно, что бы он сказал теперь? И не надо никакой рыбы, не надо водителей со стеклянными глазами. Всего этого просто не надо. Достаточно знать, против кого он играет…. Достаточно только сказать: «Эй, Чарли, давай устроим конец света!», и та бы ответила: «Давай!».

Но зачем Авелю всё это? Может, он хотел посмотреть Богу в глаза? Может, он до сих пор надеялся увидеть именно того, кто так ему благоволил? А может, на самом деле устал? Устал настолько, что ему теперь всё равно, что случится дальше, и будут ли его судить. Настолько, что просто хочет закрыть глаза и не жить. И у него нет никаких самых последних надежд, потому что ему и впрямь плевать, что будет потом и будет ли что-то вообще. Кто знает, может, так оно и есть?

Чарли пролежала без движения около четырех часов, хотя внутри нее шла Третья Мировая – кричали, дрались, разрывали на части. Казалось, что ничего на самом деле не было. Словно, оказавшись в своем доме, ткань привычной реальности восстановилась, и всё, что осталось за ее пределами больше не имело никакой силы. Может, с кем-то другим? Но уж точно не с Шарлин, которая совсем скоро и за порог-то перестанет выходить. Какие там приключения! А синяки и ссадины – ну с кем не бывает? Подумаешь, упала….

Чарли закусила щеку и поднялась с пола. Остается только дождаться багажа и тогда можно будет всецело уверовать в старые мантры. И это не будет сложно. Она, пошатываясь, будто спросонья, поплелась к телефону, но на автоответчике не было ни единого сообщения. О Чарли никто даже не вспомнил.

И что теперь? – подумала она. – Просто жить? Стереть из памяти последние полтора месяца?

А есть другой выход? Чарли посмотрела на каминные часы – половина одиннадцатого. Вспомнить бы еще, какой сегодня день…. В любом случае она никогда не принимала пациентов раньше трех из-за проблем со сном. Интересно, придет ли к ней сегодня кто-нибудь? Наверняка….

Грядущий день разлился перед Чарли непроходимым и дурно пахнущим болотом, и она даже мысли в голове не держала о том, чтобы сидеть на его берегу и смотреть. Она просто этого не вынесет. И тогда Чарли пошла в душ, но смогла лишь обтереться, потому что едва теплые струи воды коснулись ее израненной кожи, она закричала от боли. Изодранную в клочья одежду она с неприязнью бросила в черный мусорный пакет. Но прежде чем выйти на улицу, сделала еще кое-что… взяла кухонный нож, которым обычно разделывала рыбу, и заткнула за пояс джинсов, прикрыв свободной футболкой.

Чарли не знала, куда идет, полностью доверившись своим ногам. Улицы, переулки, магазины – всё казалось таким родным, но почему-то не спасало, а напротив, как-то болезненно не принимало её обратно. Отвергало, словно Чарли заразилась проклятием и теперь стала меченой, стала чужой. Я справлюсь… – неуверенно убеждала себя она сквозь пелену притупленного сознания. – Пройдет время и всё будет как прежде. А ноги тем временем продолжали выбирать путь, точно зная, куда идти.

Как и в Пределах, люди странно смотрели на нее, и ощущение, что они шарахаются, не покидало – словно от иностранки с фотоаппаратом в стране, где иностранцев быть не может даже гипотетически. Не с любопытством, а с высокомерным непониманием смотрят на таких людей. Или так только казалось? Но Чарли действительно чувствовала себя чужой для остального мира, изгнанницей.

Наконец, она остановилась. Весь этот путь она проделала без твердого знания, куда и зачем, а просто потому что надо, и сейчас откровение, снизошедшее на нее, заставило сердце сжаться. Здание дома для престарелых, где главным образом содержались больные Альцгеймером и деменцией, высилось за витиеватым забором. Чарли подошла вплотную и вжалась лицом между чугунными прутьями. После предыдущего налета они скорей всего удвоили охрану, хотя что это изменит? Чарли всю жизнь боялась сойти с ума, но теперь, похоже, бояться было больше нечего. Свершилось….

А как это? – думала она. – Как они делают это? Просто заходят внутрь и начинают стрелять?

Интересно, как далеко ей позволят зайти, прежде чем схватить за руку или убить?

– Убить… – Чарли кивнула сама себе, но разве не за этим она пришла – чтобы довести всё до крайней точки.

Каин ведь ясно дал понять, что если она перейдет на другую сторону, он её убьет…. Или можно вернуться сейчас домой и дождаться пациентов, чтобы начать всё делать так, как хотел от нее Авель? Сможет ли она уничтожить собственную душу, чтобы привлечь к себе внимание человека, который просто выбросил ее в мусор? Но было что-то еще, кроме обиды. В Чарли действительно нарастало ощущение, что она может войти сейчас в пансион и достать нож. Она вспомнила, с какой легкостью убила Ричардса дважды…. Кто она теперь? Или кем была всё это время, не зная? Может, её страхи, неврозы, панические атаки – это всего лишь гарантия безопасности мира от Чарли?

Она цыкнула от боли и разжала ладони. На пальцах остались глубокие побелевшие вмятины, испещренные кое-где лопнувшими сосудами – так сильно она сжала прутья. Так сильна оказалась идея сорваться.

Нет, правда, почему бы не сделать что-то плохое? Почему бы не поступить с миром так же? Зуб за зуб…. Ведь иначе всё как-то бессмысленно. Как-то не по правилам. Прежде Чарли никогда не чувствовала, что мир к ней несправедлив, а теперь у нее открылись глаза, как будто то, что она считала справедливостью, оказалось простым следованием правилам… какой-то обычной расстановкой вещей. Чарли опустила голову и навалилась плечом на прутья. А не так ли получаются убийцы из обманутых неудачников? Из обозлившихся слабаков? Почему бы Чарли не превратиться в такого, чтобы сыграть финальные аккорды песни, слов которой она так и не разобрала… и уж тем более не поняла смысл.

– Дело дрянь… – пробормотала она себе под нос.

– Не преувеличивай. – сказал женский голос за спиной.

Чарли резко обернулась, столкнувшись лицом к лицу с Кейси Парсон, которую уже и не надеялась увидеть в этой жизни. Прямо за ней был припаркован черный глянцевый Шевроле Стингрэй только с конвейера.

Она осталась всё той же интересной черноволосой женщиной с заостренными чертами лица, только тяжелое бремя, отпустило ее, и отпечаток горя постепенно сходил на «нет». Она выглядела свободной, как ветер в ее волосах. На ней было легкое платье в мелкий голубой цветочек, высокие сандалии и потертая джинсовка. Кейси казалась совсем другой – прекрасной и сильной, как воительница из древних мифов. Но Чарли это оптимизма не прибавило, а наоборот, уменьшило ее в размерах и разозлило.