Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт

Любопытство Сент-Аньяна вызвало у Гуга де Пайена легкую улыбку:

— Нет из Акры никаких вестей. Колокольчик служит лишь предлогом, когда патриарху нужно время на размышление. Тот, кто является на звонок, должен соглашаться со всем, что бы архиепископ ни спросил или предложил, и тогда простительная надобность отлучиться обеспечена. Он выигрывает какую угодно длительную отсрочку, никого при этом незаслуженно не оскорбив. Как видите, его уход для нас — доброе предзнаменование: архиепископ занялся нашей просьбой. Мы сделали все от нас зависящее и, думается мне, предстали перед ним в самом выгодном свете. Теперь нам остается просто выждать, пока он все прикинет и сам признает выгоды нашего предложения — как для себя лично, так и для своего сана. То, что они двоякие, особенно важно для нас. Впрочем, я ничуть не сомневаюсь в успехе. Возможно, он пригласит нас прийти снова, завтра или на следующей неделе; в любом случае, попросив нас не уходить, он показал, что заинтересовался нашей идеей. Но любой церковник, решись де Пикиньи обсудить ее с ним, примет наши слова за ересь, и об этом тоже нельзя забывать. Тем не менее, хотя архиепископ и противоречивая натура, некоторые из его нужд требуют непредубежденного подхода. А сейчас пока сойдемся на том, что мы уже не властны над своим замыслом и только патриарх волен решать, перевесят ли выгоды нового предприятия возможные треволнения, которые коснутся и его, если он даст дальнейший ход нашей затее.

Друзья на этом успокоились, но ждать им пришлось не меньше часа. Слуги в патриарших покоях, все монахи, молчаливо и расторопно угождали им, поднося легкую, но вкусную еду: холодную дичь, свежевыпеченный хлеб, спелые финики и козий сыр вместе с разнообразными шербетами и охлажденными фруктовыми напитками.

Едва четверо рыцарей прикончили практически все, что стояло перед ними в качестве угощения, как вернулся Вармунд де Пикиньи. Он вежливо отклонил предложение разделить с ними трапезу — на столе еще оставалось немало блюд с яствами — и лишь налил себе некоего пузырящегося напитка, а затем занял то же место, где сидел час назад, — у подставки с серебряным колокольчиком. Он никак не коснулся новостей из Акры — напротив, сразу перешел к вопросу, с которым и пожаловали к нему рыцари. В разговоре патриарх обращался главным образом к де Пайену, но посматривал и на его друзей, давая понять, что его слова относятся равным образом и к ним.

— Итак, мне необходимо тщательно уяснить, так, чтобы не осталось места недоразумениям, о чем вы все-таки ходатайствуете, поскольку из того, что я уже выслушал, следует, что ваше предложение может навлечь на меня несказанные затруднения во многих аспектах. Вы просите переговорить от вашего имени с вашими сеньорами, поскольку все вы связаны вассальной присягой по отношению к различным вельможным господам. Я должен убедить их отказаться от ваших дальнейших услуг ради высшей цели, что позволило бы вам посвятить остаток жизни покаянию, молитве и уединению. Я верно излагаю?

— Да, ваше преосвященство, — кивнул де Пайен, — это суть нашей просьбы. Нам хотелось бы получить соизволение отныне посвятить себя Господу, поскольку до этих пор мы соблюдали рыцарскую клятву и преданно служили нашим хозяевам.

За этим последовало длительное молчание. Наконец де Пикиньи с важным видом покачал головой.

— Не думаю, чтоб я смог удовлетворить вашу просьбу, уважаемые, — спокойно проговорил он, — даже если бы постарался от всего сердца. Принесенные вами рыцарские клятвы нерушимы; их нельзя прекратить по воле кого бы то ни было. Только смерти это под силу.

Де Пайен воздел руку, изображая изумление:

— Даже ради высшего служения Господу?

— В качестве монахов? — Патриарх с сомнением покачал головой. — Кто возьмется определить, что есть высшее служение? Может ли оно ограничиться одними молитвами? Если да, то, боюсь, вашего побуждения недостаточно — в высшей степени недостаточно. Сегодня на этих землях в монахах нет недостатка. Все они молятся — некоторые, пожалуй, гораздо лучше и усерднее, чем остальные. Но у всех них, вкупе с ежедневными молитвами и благочестием, есть другие цели и предназначения — или, если хотите, задачи и обязанности. Взять хотя бы рыцарей Госпиталя как наиболее удачный пример. Госпитальеры считаются рыцарями, хотя по сути они — монахи и всегда ими останутся. Их предназначение не изменилось за сто лет существования их ордена, а именно: помощь больным и немощным паломникам, прибывающим в Святую землю. Это известно всем, и как патриарх Иерусалимский я всецело рассчитываю на их усердное и безраздельное служение, самопожертвование и добрую волю. Но они всего лишь монахи, исполняющие устав святого Бенедикта, и все их поступки предопределены, поскольку выполняются сообразно с этим священным уставом. Это придает им значительности и отчасти упорядочивает их жизнь… строго упорядочивает… буквально каждую минуту их жизни.

Он остановился и оглядел гостей с легкой улыбкой, наметившейся на его губах.

— Хотели бы вы посвятить себя уставу святого Бенедикта или же у вас есть собственные соображения на этот счет?

Сент-Аньян поспешно откашлялся и спросил:

— А можно нам создать свой устав?

Архиепископ издал саркастический смешок.

— Конечно, можно, и без особых затруднений — если вы проведете два-три десятка лет в учении и молитве и самым своим образом жизни докажете, что непохожи ни на один существующий орден. Только у меня закрались подозрения, что вы имели в виду нечто более безотлагательное. Не так ли? — Патриарх снова перевел свой взгляд на де Пайена. — Признайтесь, друг мой, поскольку меня гложет любопытство: почему… что вас так поторопило? Что это была за мысль, или довод, или случай, что привел вас к данному решению и заставил обратиться ко мне за помощью?

Застигнутый врасплох, Гуг почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, а где-то в глубине всколыхнулась досада.

Он всегда гордился своей правдивостью и ни разу не говорил никому заведомой лжи, поэтому даже в такой затруднительной ситуации, зная, что от его ответа будет зависеть слишком многое, он не хотел и не мог в лицо обманывать архиепископа. Поэтому он пожал плечами и беспомощно развел руками, собираясь едва ли не выдать патриарху весь свой замысел, как вдруг ответ нашелся сам собой — от волнения у Гуга даже похолодело в животе. Он не сомневался, что интуиция в этот момент помогла ему неожиданным откровением, и, несмотря на потрясение, де Пайен ухватился за него и переиначил свой жест, превратив его в выражение легкого замешательства. Затем он неторопливо сложил ладони, в то время как его ум лихорадочно подыскивал слова, которые выразили бы его намерение наилучшим образом, не ввергая в умышленную ложь.

— Я получил… — Он замешкался, сдвинул брови, а затем продолжил с удвоенным воодушевлением: — Я получил… невероятные, удивительные указания, ваше преосвященство. Вначале они были похожи на настоятельное требование, хотя на поверку оказались невразумительными, необоснованными и беспочвенными. Они пришли из непонятного источника, не опираются на действительность и весьма сомнительны… Однако с некоторых пор я чувствую внутреннюю обязанность следовать этим требованиям, и, оставив свое существование таким как есть, смирившись с настоящей своей участью, я понимаю, что не смогу претворить их в жизнь. Однажды утром я проснулся с осмыслением невозможности выполнения этих указаний, и с того самого дня мне не было покоя, настолько мне захотелось что-либо изменить.