Алая королева - Филиппа Грегори

Он вздохнул и ответил:

— Если я буду преданно служить Эдуарду, если он будет доволен мной, он, конечно же, наградит меня. И возможно, снова пожалует твоему Генри титул графа Ричмонда. Пойми, Маргарита, жена моя любимая, английский трон больше не будет принадлежать Ланкастерам. И если честно, это семейство — твое семейство — не заслуживает того, чтобы им владеть. Наш король давно и тяжело болен; он попросту безумен и совершенно неспособен управлять страной. А королева, это кошмарное существо, является воплощением тщеславия и болезненного честолюбия. Что же касается их сына, то он прирожденный убийца. Можешь ты представить себе, как нам, да и всем в Англии, придется страдать, если нынешний принц Уэльский когда-нибудь окажется на престоле? Такому принцу и такой королеве я служить отказываюсь! В стране действительно нет лучшего правителя, чем Эдуард. А принцип наследования по старшинству — это в данном случае…

— Что? — вскричала я.

— Недальновидность, — заключил он просто, — и полная безнадежность. Наш король святой, но руководить страной не в состоянии, а его сын — настоящий дьявол, и уж он-то править Англией никак не должен.

— Если ты так поступишь, я никогда тебе этого не прощу, — поклялась я и, чувствуя, что слезы текут у меня по щекам, сердито смахнула их. — Никогда не прощу тебе, если ты будешь воевать против нашего законного короля, моего кузена. И никогда больше не назову тебя мужем; запомни: ты для меня умрешь.

Сэр Генри печально посмотрел на меня, словно я была лишь капризным ребенком, и произнес:

— Собственно, я предполагал, что ты воспримешь это подобным образом. Хотя, на мой взгляд, я поступаю так, как будет лучше для нас обоих. И как будет лучше для всей Англии. Полагаю, лишь немногие способны сказать это в такие смутные времена.

Эдуард прислал из Лондона призыв собираться под знамена Йорков, и мой муж во главе своего войска отправился туда поддержать своего нового господина. Он так торопился в путь, что половина его людей оказалась неэкипированной, и он велел старшему конюху проследить, чтобы острое дреколье и только что выкованные мечи погрузили на повозки и отправили вдогонку ушедшему войску.

Я спустилась на конюшенный двор, собираясь присутствовать при построении. Многие из этих людей, участвуя в бесконечных междоусобицах, уже воевали и во Франции, и в Англии. Это было поколение, привыкшее к битвам, привыкшее к опасности и слишком хорошо знакомое с жестокостью. На какое-то мгновение у меня мелькнула мысль: «Вот почему мой муж так стремится к миру!» Но затем я опять вспомнила, что он решил поддержать не того короля, и мой гнев разгорелся с новой силой.

Сэр Генри вышел из дома в своих лучших сапогах и в том самом теплом дорожном плаще, который отдал мне, когда мы ездили на свидание с моим сыном. Тогда я была безмерно благодарна ему за доброту и внимание, но с тех пор он так сильно меня разочаровал, что теперь при его появлении мое лицо застыло как камень, и я лишь холодно взглянула на него, хотя прекрасно видела, с какой собачьей преданностью он на меня смотрит.

— Ты, конечно, простишь меня, если, когда мы победим, я привезу домой твоего мальчика? — с надеждой спросил муж.

— Вы с ним будете по разные стороны баррикад, — ледяным тоном возразила я. — Ты будешь бороться за одного короля, а мой сын и мой деверь — за другого. Или, по-твоему, я должна выразить надежду, что моего деверя Джаспера убьют в бою? Ведь только в этом случае моему сыну потребуется новый опекун. Нет, я отказываюсь на это надеяться.

Муж вздохнул.

— Пожалуй, ты права. Но может, ты хотя бы благословишь меня?

— Как же я могу благословить тебя, если ты проклят из-за собственного нечестивого выбора? — изумленно воскликнула я.

На этот раз он даже не сумел заставить себя улыбнуться.

— Ну что ж, жена… Будешь ли ты молиться, чтобы я уцелел во время сражений?

— Да, буду молиться — но за то, чтобы ты хотя бы в пылу схватки понял истинный смысл происходящего и незамедлительно перешел на другую сторону, — заявила я. — Правда, ты мог бы сделать это и раньше, а потом приложить все усилия, чтобы твоя сторона победила. Вот тогда я действительно стала бы молиться за твою победу.

— Но это была бы уже полная беспринципность с моей стороны, — мягко заметил муж.

Преклонив предо мной колено, он взял мою руку и поцеловал ее, однако я застыла как вкопанная, упрямо не желая коснуться его головы благословляющим жестом. Вздохнув, он поднялся и молча направился к сажальному камню. Я услышала, как он что-то проворчал, с некоторым трудом забираясь в седло, и мне вдруг стало жаль этого уже немолодого человека, который всегда так сильно любил свой дом и всегда с такой неохотой его покидал. Но вот жарким весенним днем ему пришлось этот дом покинуть для участия в совершенно ненужной ему войне.

Развернув коня, сэр Генри отсалютовал мне поднятой рукой и сказал:

— Прощай, Маргарита. И я все-таки добавлю: «Да хранит тебя Бог», хотя сама ты не желаешь произнести эти слова.

Наверное, с моей стороны было очень нехорошо стоять, точно каменное изваяние, опустив руки по швам и насупив брови. Однако я не послала уезжающему на войну мужу воздушного поцелуя, не благословила его и даже не попросила вернуться назад целым и невредимым. Я отпустила его без единого звука или жеста любви, поскольку считала, что раз он собирается воевать на стороне моего врага, то и сам стал моим врагом.

О муже я услышала всего через несколько дней. Его второй оруженосец поспешно вернулся, потому что забыл кольчужный подшлемник, и привез мне завещание супруга, написанное, видимо, в страшной спешке; скорее всего, перед началом боя.

— Но зачем ему понадобилось составлять завещание? — холодно осведомилась я, когда оруженосец передал мне документ. — Или он уверен, что погибнет?

— Сэр Генри пребывает в крайне мрачном расположении духа, — честно признался юноша. — Не хотите ли, госпожа, передать ему письмо и немного его приободрить?

— Никакого письма, — отрезала я и отвернулась.

Ни один из тех, кто сражается под знаменем Йорка, а значит, и против интересов моего сына, не получит от меня ни слова надежды или ободрения! Да и как я могу поддерживать этих предателей? Нет, в моих молитвах иные просьбы: Йорк должен потерпеть поражение и навсегда лишиться трона; и все они, в том числе и мой супруг, должны оказаться среди проигравших. Я, конечно, не буду просить Господа, чтобы моего мужа убили в бою, но, клянусь, большего я сделать для него не в силах.

Всю ту ночь до самого утра я простояла на коленях, моля Бога даровать победу дому Ланкастеров. Наш слуга принес слух, что в пригородах Лондона собирается огромное войско, намеренное вступить в схватку с королевской армией, численность его превышает несколько тысяч, а битва, скорее всего, состоится неподалеку от Оксфорда. Эдуард планировал двинуться со своим войском по западной дороге навстречу противнику, и я очень надеялась, что Уорик сумеет его одолеть, даже если ему придется сражаться сразу со всеми сыновьями Ричарда Йорка — Георгом Кларенсом, Ричардом Глостером и их старшим братом, которого они оба поддерживают. Уорик считался в Англии одним из самых опытных полководцев; собственно, именно он и обучил братьев Йорк военному искусству. К тому же сейчас в распоряжении Уорика была куда большая армия, чем у этих Йорков, да и боролся он за правое дело. Наш король, помазанник Божий, святой человек, находился в плену, заключенный в Тауэр по приказу узурпатора. Разве мог Господь допустить, чтобы этот узурпатор снова пришел к власти? Мой муж, возможно, был сейчас там, среди воинов Йорка, и я понимала, что должна молиться и за его поражение. Я должна молиться за победу Ланкастера, за победу Джаспера, за победу моего сына Генри!