Обменные курсы - Малькольм Брэдбери

В кухне кажется нарушением вежливости не надеть резиновые перчатки и не вымыть пару тарелок; за таким домашним делом и застает его Баджи несколько минут спустя, появившись в очень прозрачной ночной рубашке.

– Какую грустную историю рассказал этот смешной человечек. Надеюсь, вы не огорчились?

– Я не понял, куда он гнул, – отвечает Петворт, намыливая блюдце.

– Когда двое исстрадались, – говорит Баджи, оттаскивая его от мойки, – есть лишь один выход. Ты не мальчик, Энгус, ты человек искушенный, опытный. Это самый центр дома, думаю, телескопическим прицелам труднее сюда заглянуть. Ты хочешь на кухонном столе или на полу?

– Мне кажется, это не очень удачная мысль, – отвечает Петворт.

– Ты беспокоишься насчет Феликса? – спрашивает Баджи, – Не надо, у нас с ним договоренность. Он простит мне даже убийство.

– Я вообще-то о другом.

– Боишься, что я не предохраняюсь? Поверь, я не просто предохраняюсь, у меня дипломатический иммунитет.

– И не об этом.

– У тебя другие интересы? Меня они нисколько не касаются.

– Но это может быть опасно…

– Разумеется, опасно! Однако Англия ждет, дорогой. Положение гостя обязывает.

– Я вызову такси, – говорит Петворт.

– Ты не вызовешь такси, – отвечает Баджи. – Ты останешься здесь и покажешь себя в деле. Я только включу музыку, ты ведь говорил, что любишь Вагнера? Ты человек с тонким вкусом, уверена, тебе должно нравиться эротическое белье. Сейчас я тебе покажу.

Петворт стоит в кухне; из глубины квартиры доносятся низкие раскаты – Вагнер, этот метафизический дебошир, гремит на проигрывателе, а также, без сомнения, на магнитофонных лентах, кинопленке и на экранах, мерцающих в каком-то технологичном помещении неподалеку, где сидят сотрудники ХОГПо, низводя Петворта, добродетельного субъекта, до мимолетного образа. По счастью, есть время домыть блюдце, прежде чем в коридоре хлопает дверь спальни.

– Вообще-то, – говорит Стедимен, ведя «форд-кортину» обратно через городскую тьму к гостинице «Слака», – о Баджи очень легко составить ложное впечатление. Здешняя жизнь не по ней, вот она и бу-бу-бунтует. Кроме того, она из аристократической семьи, дочь герцога, понимаете, привыкла, чтобы все ее желания исполнялись. Думаю, того же она ждала и от вас.

– Да, – отвечает Петворт, с трудом ворочая разбитой губой, – понимаю, о чем вы.

– Лю-лю-люди часто неверно представляют себе жизнь дипломатов, – продолжает Стедимен. – Она может быть жу-жу-жутко замкнутой. Против этого Баджи и восстает. Ей хочется чего-то сверх. Живи мы в Париже, Афинах или Вашингтоне, я бы не очень возражал. Однако беда в том, что здесь, в Слаке, всё иначе. Надеюсь, я не вывихнул вам запястье.

– Не думаю, – отвечает Петворт. – Просто синяк.

– Жу-жу-жутко извиняюсь, – говорит Стедимен. – Не хотелось бы изувечить почетного гостя. Видимо, я не рассчитал. Понимаете, Баджи немножко проказница. На самом деле ей просто нравится дразнить тайных агентов, которые слушают нас сутками напролет. Ей больно думать, как невыносима скучна их мерзкая маленькая жизнь, вот она и старается добавить им чуточку разнообразия. По крайней мере так я объясняю для себя ее поведение. Поверьте, по отношению к вам тут не было ничего личного.

– Вот как? – произносит Петворт, придерживая запястье. – Что ж, понимаю.

– Очень сожалею насчет костюма, – продолжает Стедимен, ведя машину сквозь стену дождя. – Надеюсь, он у вас не один. Да и наверняка в гостинице кто-то сможет зашить.

– Наверное, – говорит Петворт. – Только объяснить это будет трудно.

– Скажите, что были на футбольном матче, – советует Стедимен. – Сейчас этим можно объяснить что угодно.

Впереди льет дождь; ночь в Слаке выдалась ненастная.

– Вообще-то я не хотел, – бормочет Петворт.

– Разумеется, – отвечает Стедимен, – я понимаю. Знаете, в чем бе-бе-беда Баджи? Она не понимает реалий игры, которую ведет. И отчасти я ее не виню. Загвоздка в том, что здесь это неимоверно опасно.

– Да? – спрашивает Петворт, придерживая ушибленную руку.

– Вы ведь знаете дипломатию? – говорит Стедимен. – Она ведь как жизнь. Каждый что-то на что-то обменивает. Беда в том, что здешние ребята ведут очень га-га-гадкие игры. Дипломат – просто фу-фу-футболист, который пытается защитить свои ворота и, если удастся, забить в чужие. И есть всякие темные личности, которые пытаются игрока подловить.

– Ясно, – произносит Петворт.

– Вот этого-то Баджи и не понимает, – говорит Стедимен. – Такими вещами легко погубить мою ка-ка-карьеру.

– Вы преувеличиваете.

– Ничуть. Понимаете, важно не то, что ты делаешь. Важно, как оно выглядит, когда это запишут или заснимут и поместят в смоленский ко-ко-компьютер, или где там они хранят подобные вещи. Таковы нынешние правила игры. Сличить, подшить в досье, сложить в архив, достать в нужный момент.

– На меня тоже есть досье? – спрашивает Петворт.

– Разумеется, – отвечает Стедимен. – Вы много путешествовали, занимаете солидный пост, не очень осторожны… Полагаю, у них в компьютере на вас чертова уйма материалов. Губа еще кровоточит?

– Вроде перестала, – отвечает Петворт.

– Пожалуйста, не думайте, будто это что-нибудь личное, – говорит Стедимен.

И впрямь, отъезд из дипломатической квартиры, с датскими креслами, курдскими сундуками и афганскими коврами по стенам, где-то на пятом этаже в Слаке, был нелегким.

– Вам нравится красное белье? – спросила Баджи под бульканье кофеварки и раскаты «Тангейзера», стоя посреди кухни в Действительно очень дорогом и очень красном белье. – Я купила его в Гамбурге.

– Баджи, мне кажется, мистеру Петворту пора в гости… пора в гостиницу, – сказал Стедимен, входя в мокром пальто и бросая на пол «дворники», чтобы крепко схватить Петворта за руку. – Он очень устал и хочет спать.

– Нет, Феликс, он не хочет уходить, – возразила Баджи. – Разве ты не видишь, что он одинок и несчастен? И я тоже несчастна и одинока. Я хочу, чтобы он остался со мной.

– Ну же, Баджи, отпусти его, будь умницей, – попросил Стедимен, уверенно заламывая Петворту руку. – Если он не будет ночевать в гостинице, администрация наверняка сообщит в милицию. Мы не хотим, чтобы у него были неприятности.

– Одиночество и потребность в утешении, – упорствовала Баджи, крепко держа Петворта за пояс брюк. – Ты не понимаешь, Феликс, в этом весь смысл жизни.

– Баджи не понимает, в чем смысл жизни, – объяснил Стедимен, с хрустом выкручивая Петворту руку и выволакивая его в гостиную. – Она только думает, будто понимает. Мистер Петворт хочет ехать к себе.

– Он хочет провести ночь со мной, – проговорила Баджи, с рыданиями падая в кресло. – Правда, Энгус?