Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 5 - Вера Камша

– Мы будем достойны! – Жакна немедленно протянул руку. – Я даю тебе свое имя, Жакна, и беру твое.

– Да, сударь, – Герард покосился на Алву. – Я принимаю имя Жакна и даю тебе имя Герард. А Монсеньор знает?

Монсеньор знал. Или не знал, но не моргнул и глазом.

– Герард, – класть руку на плечо Рокэ умел, как не снилось никакому королю и тем более императору. – Ты принял имя, но этого мало, твой побратим – рэй, значит, стал рэем и ты. Что это значит, тебе объяснит твой друг и учитель. Ты пел, когда я вернулся, мы сейчас уходим. Спой еще раз.

– Ты что? – торопливо зашептал Марсель. – Прямо сейчас?

– Именно! – Алва тоже понизил голос. – В спину мне еще не пели, это должно быть лучше выстрелов. Ро, рэй Жакна, баймун!

Бакранского Эпинэ не знал, а Герарду и знать было неоткуда, но они поняли или просто послали коней за Соной под горную песню, в которой ничего было не понять, но сквозь которую, как сквозь шум волокущей камни реки, рвался мерный конский цокот, невозможный в снегах. Четверо, разгляди их кто-нибудь, ехали за тремя, и они не были адуанами конвоя; их никто не видел, но они были, и отвязаться от них не получалось.

К цветению гранатов не опоздаешь, они цветут долго… Плоды уже вовсю зреют, а рядом, на тех же ветках, вспыхивают и вспыхивают алые звездочки, словно пытаются что-то втолковать. Что?

Графиня Савиньяк с легкой злостью глянула на стопку гороскопов, за которые обещала себе взяться сразу после отъезда Росио. Как легко и интересно было допрашивать небо на пару с Левием и как тошно слушать его шепот в одиночестве. «Звезды не приказывают и не приговаривают, звезды предупреждают…» Иногда – коротко и ясно: сиди смирно, не упусти этот день, держись подальше от имярек, чаще – смутно и путано. Зато потом ты поймешь все. Астрология подла, как хронист, задним числом объясняющий любую несуразицу и любой ужас, но поди вытащи из небесной мешанины будущее, особенно когда и так не по себе.

Появлению чем-то возбужденной камеристки запутавшаяся в звездах и страхах графиня обрадовалась несказанно – поводу отложить то, от чего муторно, всегда радуешься.

– Что-то случилось? – Арлетта малодушно покосилась на столик для шадди. Морисского ореха не то чтоб очень хотелось, но пара чашечек – это четверть часа относительно законного безделья. – Скажи, чтобы сварили шадди.

– Да, сударыня, – камеристка присела в прелестном фарнском реверансе. – Кардинал новый приезжают! Гонца прислали, после обеда будут. С алатской супругой и послы с ними, кагетский и этот…

– Бакрийский, – предположила Арлетта, поскольку других послов Бонифацию по дороге было не добыть, разве что холтийцев, но каны из всех видов дипломатии признают лишь войну.

– Госпожа графиня, позвольте нам с Флорой сходить посмотреть, мы быстро.

– Сходите, – позволила госпожа графиня, припоминая, что бросить монетку на пути епископа – целый год не знать женских болячек. Кардинал, надо думать, лечит вперед лет на десять. – Я жду шадди.

Окрыленная камеристка исчезла. Арлетта потерла висок и заставила себя выложить в ряд четыре самых страшных гороскопа. Карл Борн, Габриэла Борн, Арно Савиньяк и отдельно – небо рокового дня, что на первый взгляд требовало от убийц и убитого лишь осторожности и взвешенности. Под такими звездами воюют, охотятся, путешествуют, женятся чаще, чем умирают, хотя и такое случается. У троих, чью жизнь и смерть втиснули в причудливо расчерченный круг, случилась именно смерть. Грохнули два выстрела, развеялся дым, и все было кончено, хотя по сути уже мертвый Карл дышал, ходил и говорил еще несколько месяцев.

Бертрам вовсю ищет астролога, предрекшего графу Борну смерть от любви и ославленного после мятежа шарлатаном, только найдет ли? И догадался ли сьентифик, что Борн оказался на эшафоте, потому что любил не себя и больше, чем себя? То, что Габриэла была ядовитой гадиной, любви не отменяет. Как и того, что в день казни гороскоп сулил Карлу легкое ослабление здоровья, а Габриэле – вожделение, впрочем, одно другого не исключает. Мятежник мог потерять заодно с головой мигрень, а его супруга – грезить в Васспарде о страстных объятиях. «Неутоленная страсть, – поучала Алиса, глядя на наследника Анри-Гийома, – дорога к безумию», но королева, в отличие от Габриэлы, умом не тронулась, по крайней мере на первый взгляд…

Принесли шадди и доложили о неожиданном визите портного. Арлетта невольно расправила ленту на манжете и велела впустить. Ученик и будущий преемник великого Ива, раз за разом повергавшего в прах королевских мастеров, ворвался в комнату, как Дидерихов герой к умирающей невесте.

– Доброе утро, Клод, – графиня ободряюще улыбнулась. Этого хватило, мастер немедленно заговорил и говорил долго, поскольку был возмущен. До глубины полной булавок и кружев души.

– Это неописуемо! – восклицал он. – И я, и сам господин Ив встречали дам, которые требовали ужасного! Господин Ив рассказывал, как в молодости, до того как он встретил графа Валмона, ему пришлось нашить на кэналлийское черное кружево семьдесят восемь золотых, осыпанных алмазной пылью пуговиц, и… Нет, я не назову имени этой дамы даже вам, но она искренне полагала, что этот кошмар ее украсит, и настояла на своем. Дело кончилось заслуженной эпиграммой и отъездом несчастной в дальнее имение, но отсутствие вкуса и неумение оценить свою внешность – нет, не простительны, простить подобное нельзя, но объяснимы. Сегодня же я столкнулся с полным безразличием! Эта во всех отношениях ужасная особа имела наглость заявить, что я могу сшить хоть мешок, главное, чтобы побыстрее! Сударыня, вы же ее видели! Не мне вам объяснять, что при столь сложном сочетании цвета волос, глаз и кожи нужно начинать с подбора основного тона… Не спорю, виконт Валме указал верное направление, но знать, куда идти, еще не значит дойти!

Я предложил осмотреть наиболее приемлемые ткани при ярком солнечном свете, приглушенном дневном, при большом количестве свечей и когда источником света является угасающий камин или неяркая масляная лампа. И что я услышал в ответ?

– Вас возмутило равнодушие к вашему искусству, – втиснулась в страстный монолог Арлетта, – я понимаю. И все же вам следует довести дело до конца.

– Я сделаю все, что смогу, но я не всесилен. Поверьте, в данном случае опустились бы руки у самого господина Ива, а я лишь надеюсь с годами приблизиться к подобному искусству! Не скрою, ваш туалет во время празднования дня рождения его величества наполнил мою душу гордостью. Герцогиня Ноймаринен и ее старшая дочь одеваются безупречно, но безупречность еще не есть совершенство, им не хватает некоего трудно уловимого флюида…

Клод явно заходил на второй круг, и Арлетта сочла за благо ускорить развязку.

– У меня нет сомнений, – заверила она тут же нахохлившегося мастера, – что равнодушие виконтессы вы одолеете. Девице довольно увидеть собственное отражение в новом туалете, и она оттает. Кроме того, в безразличии есть своя прелесть: вам не станут мешать, а результат будет полностью вашей заслугой. Согласитесь, заказчики порой бывают несносны.