Свинпет - Валерий Пушной

Анька минуту молчала в состоянии короткой атонии и полного безразличия. Затем смиренно пообещала:

— Отведу.

Неожиданная покладистость удивила Сашку и напружинила. Полоса света над горизонтом расширилась. Малкин, наконец, рассмотрел лицо Аньки, видел, как ее тусклый взгляд липко цеплялся за меч, подумал, что та опасается за свою жизнь, и хмуро успокоил:

— Не будешь сама дуррой — никто тебя не тронет, — неторопливо спрятал он меч за спину.

— Хотя стоило бы оторвать башку, — громогласно прогудел Раппопет, из его сознания еще не выветрилось нападение волков. — Показывай, куда заманила Карюху. Но имей в виду, волчица, рука не дрогнет, если обманешь, — он выразительно поднес к ее носу нож, пахнувший волчьей кровью.

Анька отшатнулась, мутный блеск пробил болото глаз, сглотнула слюну, качнулась. Попятилась легко, перескакивая через колдобины в траве под ногами. Компания устремилась следом. Катюха прыгала по буеракам рядом с Сашкой, ее что-то угнетало, беспокоило тревожное чувство. Раппопет сжимал рукоять ножа, глядя на волчью прыть Аньки. Катюха беспокойно выдохнула Сашке:

— Ты ей веришь?

— Нет, — бросила та; трава хлестала девушку по голым ногам.

— Тогда почему мы идем за нею? — брови взметнулись, пара морщинок перерезала лоб.

— Это она идет с нами, — поправила Сашка и ускорила шаг.

Малкин уже обдумывал, как они станут выбираться из города, когда найдут Карюху. Возможно, рано было думать об этом, но мысли гуляли по извилинам, не находили выхода и жалили мозг, как осатаневшие осы. У Лугатика таких мыслей не было: главное, вытащить Карюху, а там будь что будет. И вот перевернутыми домами замаячила окраина города. Малкин поравнялся с Анькой:

— Из города есть дорога?

— Дорога бесконечна, если она начинается там, где кончается, — отозвалась Анька.

— Но где она начинается?

— Это известно Философу, — прозвучало неопределенно.

— Значит, горожане не колесят за городом? — поймал он ее глаза.

— У нас есть другие заботы, пока живы собаки, — сказала Анька.

— Но в городе много магазинов, — продолжал Малкин допытывать горожанку-волчицу. — По какой дороге привозят товары?

— Это знает Философ.

— Ты видела Философа?

— Его видят все, но никто его не видел, — кивнула Анька.

— А дорогу из города видела?

— Дорога открыта для всех, но только Философ знает, где она начинается и где заканчивается.

Малкина раздражали туманные ответы. Они убеждали его, что Анька — это большое темное пятно.

Лес остался за спиной. Справа вздымалась вершинка, поросшая кустарником, слева вразнобой сиротливо торчали несколько деревьев. А за ними чернело свежевспаханное поле и мрачнела туманная зыбь. Приближались перевернутые окраинные постройки города, опрысканные слабым утренним светом.

От быстрой ходьбы мышцы в икрах ног натянулись, как струны. Но Анька пятилась, не сбавляя темпа, быстро вращала головой. Малкин, отмахиваясь от мух, проговорил:

— Я бы хотел встретиться с Философом. Это возможно?

— Если захочет Философ, — буркнула Анька.

— Как сделать, чтобы он захотел?

— Надо узнать, — сказала она.

— Как узнать?

— Спроси.

— У кого?

— У Философа.

— Для этого надо его увидеть! — Малкин поморщился: какой-то замкнутый круг, плутаешь по нему и ничего не понимаешь. И внезапно во весь дух Ванька закричал: — Философ! Я хочу поговорить с тобой!

Крик взорвал утреннюю тишину, друзья загомонили, Анька осталась невозмутимой. И тут с окраины города разнеслось петушиное кукареканье. На миг все замерли, прислушались, следом Раппопет прогоготал:

— Это ответ Философа. На петушином языке. Эй, волчица, ты поняла, что петух прокукарекал? Перевести можешь? Молчишь, волчье отродье?

Малкин напрягся: в Свинпете петушиное кукареканье имело большое значение. Всегда прежде оно становилось предвестником кровавых событий.

Дальше двигались безгласно. Утренней свежести не чувствовалось. Воздух был неподвижным, спертым, и чем ближе подходили к окраине города, тем плотнее и тяжелее он давил. Идти становилось труднее, словно пробивались сквозь невидимую тугую массу. В какой-то момент стали отставать от неутомимой Аньки.

По ногам змеились длинные ожившие стебли жесткой травы, они охватывали икры, как обручи, стягивали их, приостанавливая движение людей, тянулись и лопались со звоном, как гитарные струны. На голых ногах Сашки оставались кровяные метины, на штанинах у парней и у Катюхи — резаные полосы, словно из-под лезвий ножей, ткань пропитана зеленой кровью растений. А Анька молчаливо без особых усилий удалялась все дальше.

Густой воздух застревал в горле, люди задыхались, глаза вылезали из орбит. Силы иссякали мгновенно, ноги волочились по траве.

Сашка не сомневалась, что всех их не пускал в город Философ. Она не знала, как противостоять ему, но не желала подчиняться.

Малкин натужно захрипел. Перекошенные лица приятелей уставились на него. Как будто он должен был знать, что делать. Ванька, красный от натуги, пунцовел еще больше, машинально потянул с плеча меч. Отчаянно рассек воздух перед собой, еще и еще. Резал на куски, превращал в лохмотья. И ощущал, как становилось легче дышать, будто освобождался от опутавшей людей паутины. Затем кинулся по следу Аньки. Настиг в пригороде.

Она, как затравленный зверь, следила за мечом.

Люди окружили волчицу. Под ногами выстлалась твердь асфальта. Сашка потребовала, чтобы Анька вела в Обработочную. Та задергалась, что-то промямлила, и Сашка поняла, что угодила в точку. Карюха могла быть именно там.

Обработочная была первым этапом обработки ветеринарной службой города всех новых клиентов. Обработочная имела головной офис и много филиалов, точнее сказать, частных домишек либо квартир. Клиента, сбежавшего из сумасшедшего дома, агент обманом препровождал в один из филиалов. Система была отлажена, обработка производилась умело.

И все же методика первого этапа не на всех действовала одинаково. Крепкие орешки сразу не поддавались. А иногда вели свою игру, подобно Петьке Буриху, водили агентов за нос, сажали в лужу, ставили на уши всю всесильную службу Свинпета. В таком случае наступал второй этап обработки.

Сашке в свое время долго удавалось балансировать на грани, выжидать момента в сумасшедшем доме, чтобы не получить клеймо безнадежной, не быть растоптанной всмятку либо отправленной на тот свет.

Сейчас Сашка намерена была вынудить Аньку играть против ветеринарной службы.

Утренний город был тих и недвижим, как бы придавлен к земле тяжелым небесным куполом. Не верилось, что от заката до восхода город бушевал в волчьих шкурах, наполненный звериными инстинктами. Рассвет преобразил горожан и окунул оборотней в провальный сон. Спали все, сейчас можно было палить из пушки, все равно никто ничего не услышал бы.