Укради меня у судьбы - Ева Ночь

Я сжимаю ручки-верёвочки. Пакет шуршит бумажно. Там что-то важное. То, что он боится сказать вслух. Самохин рискует. Может быть, потому что порядочный человек, которому не всё равно, что будет с Ивой.

— Спасибо, — говорю еле слышно, но он ловит мой посыл, кивает и снова откидывается на лавку, уже с облегчением.

— Если я умру, мне будет не страшно. Правда. Уже не так страшно. Лишь бы знать, что не зря. Уходите, Андрей Ильич. Передавайте Иве привет.

И я ухожу. Медленно, прогулочным шагом, не оборачиваясь. Но лопатками чувствую взгляд Самохина. Он не просто сверлит меня. Он обжигает. Солнечный луч не опасен, если не попадает на увеличительное стекло. А в нужном ракурсе он способен выжечь дырочку, что проходит через сердце. Я даже вижу направленность и сияние луча, словно у меня внутри — фонарик или фара. Интересно, можно ли выжить с пробитым насквозь сердцем?

Ива

Неожиданно позвонил Идол.

Я как раз бродила по дому, как пьяная. То, что случилось ночью, наполняло меня смыслом. Пусть это звучит смешно и нелепо. Дело не в том, что я познала чувственную сторону любви.

Для меня это стало шагом. Откровением. Пониманием, что любовь многогранна. Может быть возвышенной и высокой, как в книгах и стихах, касаться души и сердца, но не трогать тело.

Может быть глубокой и жертвенной, когда мать отдаёт жизнь за ребёнка, когда солдат умирает за родину, не ожидая наград и почестей.

А может быть жаркой, со стонами и эйфорией, полученным удовольствием. С дрожью, трепетом, нежностью, когда хочется обнять и защитить, распахнуться и утянуть поглубже в себя, туда, где есть место любимому человеку и нет — чужим людям.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Губы горели. Тело болело немного, а голова была ясная-ясная, лёгкая, как воздушный шар. Мне хотелось летать. Сделать что-то простое и великое одновременно. Поэтому я то вязала, то бродила по комнатам, прислушиваясь к ликованию, что пело негромкую песню у меня внутри.

Звонок Жеки разорвал моё тихое марево. Встревожил и обрадовал. Жив! Нашёлся! А я переживала и огорчалась, думала, что исчез, пропал, сгинул.

— Привет, Ванька, — его родной глубокий голос, немного с хрипотцой, но и с бездной обаяния.

— Где ты пропадал? Почему не звонил? Я ведь в полицию обращалась, чтобы тебя найти!

Он только покрякивал довольно, ждал, когда я иссякну.

— Да что со мной сделается, Вань! Живой я, живой. Прям как огурец, ага. Лечился я, Вань. Нашёлся добрый человек, что захотел меня облагодетельствовать. Ну, повалялся чуток в ногах — от меня не убудет. А ей за радость, как оказалось. Не думал даже и не ожидал.

У Жеки — женщина? Это новое. Нет, вряд ли он был монахом. Но женщин в свою берлогу он не водил. Встречался на стороне. Может, это его парикмахер сжалилась?

— Я тут вот чего звоню, Вань… Ты только сядь, ладно?

Я не села — рухнула. Тревожно забилось сердце. Пыталось прорваться наружу и выскочить зелёной лягушкой. Ква-ква — то ли оно оправдывается, то ли я эти звуки издаю.

— Тут это… Ираида наша, кошатница, плоха очень. В больнице. Тебя зовёт, говорит, надо очень. А я, прикинь, котов её драных кормлю. Во-о-от. Жизнь, ага. Ситуация. Воевали, а сейчас вроде как жалко её, жабу старую. И котов этих жаль. Скучают, падлы, по старухе, как собаки, ей-богу. Жрут, конечно, только давай, а вот тоскуют, в глаза заглядывают, к порогу бегают, хвосты задрав.

Я почти не слушаю его. Сижу мешком. Подняться надо, а не могу. Пытаюсь успокоиться. Отрешиться. Вдох, выдох. Получается.

— Я приеду, — как может быть иначе? По-другому не получится. Ведь она так и не рассказала мне, утаила то, что знала. Но поеду я не поэтому.

— Да, было бы неплохо, — суетится Идол.

Я запоминаю адрес. Найду как-нибудь.

— Увидимся, — говорю Жеке и отключаюсь.

Андрея нет, он работает и уезжает по утрам. Такси ждать долго. Остаётся лишь один вариант. И я звоню Никите.

— Ива? — он будто меня ждёт, караулит. Сразу же отвечает. В голосе его сквозит тревога. Ещё бы.

— Мне нужна твоя помощь, — говорю просто. В этот момент я ему доверяю. Не боюсь. Почему-то уверена, что он не откажет и не обидит.

— Да, конечно, — соглашается он сразу, как только я объясняю суть моей просьбы. — Я отвезу тебя, куда захочешь. И помогу, если понадобится.

Я не звоню Андрею. Пусть не тревожится, работает спокойно. Я успею туда и обратно, пока он вернётся домой. Но на всякий случай делаю ещё один звонок.

— Герман Иосифович? — старик радуется, когда я ему звоню. В последнее время у него со здоровьем не очень, поэтому чаще в гости к нему хожу я, чем он ко мне. — Я уеду ненадолго. Поэтому не приду сегодня. В город еду с Никитой Репиным — попросила. Там у меня старая знакомая в больницу попала.

Он слушает внимательно, сокрушается и поддакивает, выспрашивает подробности. Любопытный, как ребёнок. Не отказываю ему в малости: рассказываю подробно. Я всё равно готова и жду только Никиту.

Это перестраховка. На всякий случай. И мне немножко не по себе, что я так думаю, но лучше оставить информацию, чем исчезнуть бесследно.

— Ива, — звонит мне Никита.

— Я иду. Я готова, — отзываюсь и выхожу из дома.

Как же сегодня солнечно и тепло. И дышится, как всегда, легко. В этом месте самый лучший, самый вкусный воздух. Нигде больше такого нет.

Я сжимал пакет так сильно, что мог бы запросто его порвать. Он мог лопнуть под моими пальцами, что уже давно нащупали твёрдый предмет на дне. Флешка. Самохин не захотел говорить, но передал что-то важное.

Что там? Документы? Личное признание? Это я собирался узнать, добравшись в офис. В машине я даже не решился ковыряться в пакете. Ещё сложнее оказалось выпустить его из рук. Я не мог бросить его рядом с собой на сиденье, спрятать в бардачок или ещё куда-то. Я скрутил его потуже и засунул во внутренний карман пиджака.

Выглядело это не очень — пиджак оттопыривался, но так мне было спокойнее. Я хотел лишь одного: добраться до офиса и распотрошить «волшебный чай».