Музыкальная шкатулка Анны Монс - Екатерина Лесина

Сейчас Герман выглядел старше, пусть возраст и не придал ему ни толики солидности. Но за щенячьим, дурашливым выражением его лица проглянуло вдруг другое — жесткое, холодное.

Он — внук своей бабки.

— Поэтому я и оставил все как есть… но если тебя тянет в этом покопаться, то — пожалуйста. — Герман запрокинул голову и закрыл глаза. — Сначала позвонила бабка. Первая странность! Обычно она мне звонит, чтобы отчитать, а тут вроде наоборот, похвалила… мол, я за ум браться начал, работать. Вот только работал я не больше обычного, так, на месте присутствовал и кивал-поддакивал, когда полагается. Но она долго распиналась о том, что я делаю успехи и, значит, буду достоин возглавить семейное дело… когда-нибудь. Можно подумать, она решится выпустить вожжи из рук! Ну, и добавила, что, типа, уезжает она на пару дней… куда? Говорила же, куда. А я не запомнил.

— Она обычно предупреждала об отъезде?

— Вот! — Герман поднял палец. — Никогда. И тут вроде не предупреждение это было, а так, вскользь: мол, если понадоблюсь, буду на связи… зачем? Потом — Летка, с истерикой. К ней этот… тип приходил. И требовал, чтоб она шкатулку вернула, а Летка шкатулку не брала. Она неплохая девчонка, только без царя в голове. И точно — не брала.

— Откуда знаешь?

— А ей это старье без надобности. Ну вот серьги, или там перстень, или другие цацки — тут да, могла бы, не по злому умыслу, а просто поносить. Маман никогда не жалела этой ерунды. А на кой Летке шкатулка?

— Продать.

— Кому? Это ж антиквариат, его первому попавшемуся не всучишь. И мне сомнительно, чтоб у сестрицы знакомые нужные имелись. Ювелирка — вопрос другой, ее подружке загнать можно или кому-то из тусовки, там вечно хватает охотников прихватить чужую цацку на халяву. Нет, если б Летке нужны были деньги, она бы мамкин сейф подчистила.

— А она знала пароль?

— Маман его на бумажке записывала, а бумажку прятала за раму картины. Память у нее была — ни к черту. Но, уверяю тебя, сейф не тронули. Рубиновый гарнитур остался на месте. И деньги, которые на хозяйство были отложены, тоже. А шкатулочка исчезла. Только, говорю, Летке она без надобности.

Звучит убедительно. Игнат попытался представить Виолетту в роли торговца антиквариатом. Не получалось. Она и правда скорее деньги бы взяла.

И шкатулка пропала еще до убийства.

Кто ее взял?

— Дальше еще веселее. Светка вдруг очнулась.

— Вы с ней поддерживаете отношения?

— Ну… как сказать, поддерживаем… Она — хабалка. Нет, я понимаю, что сестра, пусть по матери, что у нее жизнь тяжелая была, ей и сейчас несладко приходится, но… я ей деньжат подкидывал. И Летка. И мамка, как оказалось… и не сказать, чтоб совсем уж копейки, хватило бы, чтобы в нормальную хату переехать и собой заняться. Так нет, она ж привыкла жилы тянуть. Звонит и начинает жаловаться… ноет, ноет, все нервы вытянет, а потом все к одному сведется — деньги нужны.

И, надо полагать, Герман ей платит исключительно ради собственного спокойствия.

— А тут вдруг она заявила, что мы станем большой и дружной семьей, что у нее будут такие же права, как и у нас с Леткой. Мол, скоро свадьба…

— Как скоро?

— Она сказала, что вечером, — Герман потер глаза. — Вечером они должны были расписаться. Понимаешь?

— Не до конца.

— Перевертень — не маман, у него был характер, пусть и не такой, который бабке по вкусу пришелся бы. Конечно, выглядел этот тип убого, но, судя по его глазам… эта убогость — маска. И вот представь: маман с ним расписывается, он становится законным мужем и… будет сидеть тихо, проедая те копейки, которые бабка для маман выделяла? Сомневаюсь. Нет, он бы захотел большего. И сумел бы этого добиться. Но вот чтобы бабка упустила хоть крупицу власти…

Неотвратимость их столкновения была очевидна.

— Я думаю, что Светка не удержалась и звякнула не только мне… например, Летке, которая жуть как не желала нового папочку. Пугал он ее. Или бабке, Светка ее крепко недолюбливала. Не отказалась бы, думаю, от мысли кровь ей попортить.

Теперь картина складывалась совсем иная.

Перевертень сделал бывшей супруге очередное предложение, и Ольга его приняла, решив, что старая любовь зацветет свежим цветом, благо прежние препятствия исчезли.

Но прошлый опыт ей подсказывал, что о свадьбе грядущей стоит помалкивать. Игнат не мог не согласиться с тем, что, с учетом характера Луизы Арнольдовны, решение это было верным. И если бы не Светлана с ее жаждой триумфа, у них бы получилось расписаться тихо.

Итак, Светлана звонит Герману, а потом или его сестре, или бабке.

Та, естественно, не слишком-то рада подобным новостям и… что? Она звонит дочери? Требует встречи? Или отсылает прислугу — Игнат подозревал, что в Ольгином доме к мнению старухи прислушивались куда охотнее, нежели к хозяйскому. Разговор грозил обернуться скандалом, а Луиза Арнольдовна не была настроена выносить сор из избы.

Итак, она летит к дочери и требует, чтобы та отказалась от своей безумной затеи. Но Ольга — в кои-то веки — не спешит исполнить желание матери. Она настроена решительно… а дальше?

Ссора?

На лестнице? Случайный толчок — и падение со смертельным исходом?

Луиза Арнольдовна понимает, что натворила, однако она достаточно хладнокровна. И спокойно уходит из дома, позволив другому человеку обнаружить Оленьку. А после ее смерти настойчиво проталкивает версию несчастного случая.

Цинично? Герман эту версию счел куда более реалистичной, нежели бабкину — о несчастном случае. Очень уж своевременно это несчастье приключилось.

И что дальше? Вызвать на откровенность милую старушку? Вряд ли у Игната это получится.

Но вот почему шкатулка пропала раньше?..

Об этом Игнат думал по дороге в контору, но мыслей дельных не было. А потом выяснилось, что рыжая — вот неугомонное создание! — решила-таки нарушить его приказ. Куда она вышла? Никто не знал.

И телефон еще оставила…

Нет, не везло Игнату с женщинами.

Ксюше было очень-очень стыдно, такого стыда она не испытывала давно, пожалуй, с того раза, когда решила сбежать из дому. Она уже и не помнила, что именно породило в ней подобное, вовсе несвойственное Ксюше желание, однако намерение свое она осуществила. Будучи существом дотошным, Ксюша разработала план и даже подготовилась, собрав в Настькин рюкзак кое-какие вещи и провиант.

Нашли ее на третий день… и родители плакали.

А бабушка ворчала, что Ксюша вовсе от рук отбилась, пороть ее надо. Дедушка же возражал, мол, Ксюша в кои-то веки сумасбродствовать принялась и не надо ей в том препятствовать… Но этот побег — дело давнее, а вот нынешняя ее выходка и правда заслуживает порицания.

Ну как она могла уйти из приемной?