Ритуалы плавания - Уильям Голдинг

Затем капитан Андерсон снова обратил взор на меня.

— Я поговорю с офицерами, о которых идет речь. Вы удовлетворены?

— Распорядитесь, чтобы они пришли ко мне, сэр, и я прощу их с той же готовностью, с какой простил вас. Но осталось еще кое-что…

Здесь я вынужден поведать тебе, что капитан выругался, и в богохульственном характере этого ругательства сомневаться не приходится. Однако я призвал на помощь змеиную мудрость, а заодно и голубиную кротость и на сей раз сделал вид, что ничего не слышал. То был неподходящий момент, чтобы пенять морскому офицеру за сквернословие. Всему свой черед. Но у себя в памяти я сделал зарубку!

— Я не упомянул еще о… В передней части судна множество бедных и невежественных людей, матросов, — продолжал я свою прерванную речь. — Я должен посетить их и побудить покаяться.

— Да вы с ума сошли, не иначе!

— Отнюдь нет, сэр.

— Вам что же, безразлично, каким новым издевательствам могут вас подвергнуть?

— У вас свой мундир, капитан Андерсон, у меня свой. Я приду к ним вот в этом самом облачении с регалиями духовного пастыря!

— Мундир!

— Неужели вы не понимаете, сэр? Я предстану перед ними в одеждах, которые определены мне как символ моих богословских занятий и моего посвящения в сан. Здесь я их не ношу, сэр. И вы знаете меня таким, каков я есть сам по себе.

— Вот именно, сэр!

— Благодарю вас, сэр. Могу ли я считать, что располагаю вашим разрешением пойти в носовую часть судна и обратиться к людям с проповедью?

Капитан Андерсон перешел к противоположному борту и, прокашлявшись, сплюнул в море.

— Поступайте, как вам угодно, — ответил он мне, не оборачиваясь.

Я поклонился его спине и повернулся, чтобы идти прочь. Когда я занес ногу на первую ступень лестницы, лейтенант Саммерс тронул меня за рукав.

— Мистер Колли!

— Да, друг мой?

— Мистер Колли, умоляю, поразмыслите над тем, что вы затеваете! — Тут голос его упал до шепота. — Да ежели бы я не разрядил мушкетон мистера Преттимена и тем не привел их в чувство, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Прошу вас, сэр… Позвольте мне хотя бы собрать их под присмотром офицеров! Среди них есть такие отчаянные… Один из переселенцев…

— Полноте, мистер Саммерс. Я предстану перед ними в том одеянии, в котором отправляю службу в церкви. Такое облачение они непременно узнают, сэр, и отнесутся к нему с почтением.

— По крайней мере дождитесь, пока им выкатят ром, и уж после идите к ним. Верьте мне, сэр, я знаю, о чем говорю! Они тогда будут добродушнее и покладистее и скорее воспримут, сэр, все, что вы им скажете. Заклинаю вас, сэр! В противном же случае — пренебрежение, равнодушие и… кто знает, что еще?..

— И тогда урок пройдет впустую, полагаете вы, и шанс будет упущен?

— Именно, сэр.

Я на миг задумался.

— Так и быть, мистер Саммерс. Я обожду немного, утро только началось. Мне, кстати, надобно сделать кое-какие записи, этим и займусь покуда.

Я поклонился ему и хотел идти дальше, но тут мистер Тальбот шагнул мне навстречу. Он в наиприятнейших выражениях попросил моего дозволения перейти со мной на короткую дружескую ногу. Вот поистине молодой человек, который делает честь своему сословию! О, если бы привилегии всегда выпадали на долю таких, как он… А что, в самом деле, нельзя исключить, что, может, когда-нибудь в будущем… Но я слишком увлекся.

Не успел я усесться, чтобы все по свежим следам записать, как в дверь мою постучали. Это явились лейтенанты, мистер Деверель и мистер Камбершам, мои вчерашние исчадия ада! Я принял самый суровый вид, ибо они и впрямь заслуживали, чтобы сперва я им дал нагоняй, а уж потом даровал прощение. Мистер Камбершам говорил мало, зато мистер Деверель — за двоих. Он откровенно признался, что давеча они допустили ошибку и что он, как и его товарищ, были малость навеселе. Он не думал, что я приму их шутку так близко к сердцу — у матросов, видите ли, давно уже повелось устраивать подобные забавы, когда судно пересекает экватор, и ему остается только сожалеть, что люди слишком вольно истолковали разрешение капитана устроить праздник. Словом, он просит меня отнестись к случившемуся как к шутке, которая зашла слишком далеко. Да если бы на мне была такая одежда, как вот сейчас, никому бы и в голову не пришло… да ч-т побери, никто и не думал меня обижать, и все они очень надеются, что я скоро забуду об этом печальном недоразумении.

Я выдержал паузу, словно размышляя над его словами, хотя уже все решил заранее. Сейчас было не время каяться в допущенной мною оплошности — в том, что я предстал перед матросами в одежде, мало сказать, неподходящей. Ведь людям этого сорта непременно подавай мундир — без него у них ни к себе самим нет уважения, ни к вышестоящим!

Наконец я заговорил:

— Я не держу на вас зла, джентльмены, и прощаю вас, следуя завету моего Господина. Идите и впредь не грешите!

Сказав это, я закрыл дверь каюты. Уже из-за двери я услышал, как один из них, полагаю мистер Деверель, негромко, но протяжно свистнул. Затем, когда шаги их стали удаляться, до меня донесся голос мистера Камбершама, который в течение всего нашего объяснения не проронил ни слова:

— Хотел бы я знать, кто этот ч-тов Господин, на которого он кивает? Как думаешь, может, он знается с главным капелланом флота, чтоб ему пусто было?

С тем они и отбыли. Должен сказать, что впервые за много, много дней на душе у меня сделалось покойно. Теперь все пойдет на лад. Я понял, что мало-помалу я начну делать свое дело — и не только среди матросов, но со временем и среди офицеров и людей благородного звания, которые теперь не могут, не должны быть глухи к слову Божьему, как это было вначале! Ну как же — сам капитан и тот выказал слабые признаки… А всесильной милости Божьей нет предела! Прежде чем надеть церковное облачение, я вышел на шкафут и немного постоял там, наконец ощутив себя свободным. Какие могут быть сомнения, уж конечно капитан отменит теперь свой бесчеловечный приказ, запретивший мне появляться на мостике! Я поглядел вниз на воду — на синюю, зеленую, пурпурную, белоснежную ускользающую пену. С каким-то новым бестрепетным спокойствием я смотрел, как, высовываясь из-под нашего деревянного бока, колышутся под водой длинные зеленые пряди водорослей. И какая-то особенная вдохновенная мощь чудилась мне в могучих колоннах наших наполненных ветром парусов. Настал мой час. И после должных приготовлений я пойду в носовую часть судна и преподам суровый урок этим буйным, но оттого не менее достойным любви чадам Всевышнего Творца. И мне показалось тогда — кажется и сейчас, — что я весь охвачен великой любовью ко всему сущему, к морю, кораблю, небу, благородным джентльменам и простым матросам и, в первую очередь, само собой разумеется, к нашему Спасителю! Наконец, наконец так счастливо разрешились все мои мытарства! Все сущее на земле да восславит имя Божие!