Седьмая функция языка - Лоран Бине

Кристева, холодно: «Но убила его я».

Соллерс цитирует Эмпедокла: «Кровь, омывающая сердце, есть мысль»[274]. Но больше пары секунд ему не удержаться – надо перетянуть одеяло на себя, так что он цедит сквозь зубы: «Его смерть не напрасна. Я стану тем, кем стану».

И как ни в чем не бывало продолжает монолог: «Разумеется, идея уже не имеет значения… ах-ах, дельце-то темное… хо-хо… у публики по определению плохая память, в этом смысле она девственна – девственный лес… Мы же как рыбы без воды. Что с того, что Дебор на мой счет ошибался – настолько, что сравнил меня с Кокто… Кто же мы – для начала и в конце концов?..»

Кристева вздыхает. И тащит его к шахматистам.

Соллерс – как ребенок, памяти ему хватает на три минуты, и вот он уже поглощен игрой, в которой сошлись старый и молодой соперники, на головы у обоих нахлобучены бейсбольные кепки с эмблемой нью-йоркской команды. Пока молодой атакует с явным намерением навязать сопернику рокировку, писатель шепчет на ухо жене: «Посмотри на старичка… хо-хо, хитрый лис. Как аукнется, так и откликнется, хе-хе».

С соседних кортов доносится чпоканье теннисных мячей.

Теперь и Кристева теребит за рукав мужа – пора, время.

Они проходят сквозь лес из качелей и попадают в «Театрик Гиньоля». Садятся на деревянную скамью в окружении детей.

Позади них садится невзрачно одетый усач.

Одергивает мятый пиджак.

Зажимает коленями зонт.

Закуривает.

Наклоняется к Кристевой и что-то шепчет ей на ухо.

Соллерс оглядывается и радостно восклицает: «Добрый день, Сергей!» Кристева, одергивая: «Его зовут Николай». Соллерс достает сигарету из футляра в синей чешуйчатой оплетке и просит у болгарина закурить. Сидящий рядом ребенок с интересом смотрит на него. Соллерс показывает ему язык. Открывается занавес, появляется Гиньоль. «Здравствуйте, дети! – Здравствуй, Гиньоль!» Николай на болгарском сообщает Кристевой, что вычислил друга Хамеда. Обыскал его нору (следов на этот раз не осталось), документа там нет, однозначно. Но вот что странно: в последнее время он целыми днями торчит в библиотеке.

Соллерс не говорит по-болгарски, поэтому следит за представлением. По сюжету, Гиньоль противостоит, с одной стороны, небритому грабителю, а с другой – жандарму, у которого такое же раскатистое «эр», как у Сергея. Все действие – вокруг простой интриги, которая становится предлогом для множества сцен с беготней и побиванием палкой. Если вкратце – Гиньоль должен вернуть колье маркизы, украденное грабителем. Соллерс тут же подозревает, что маркиза отдала колье по собственной воле, за сексуальные утехи.

Кристева спрашивает, что читал Слиман.

Гиньоль спрашивает у детей, не туда ли убежал грабитель.

Николай отвечает, что видел, как Слиман листал книги по лингвистике и философии, но, как ему показалось, жиголо толком не знает, что ищет.

«Да-а-а!» – отвечают дети.

Кристева мысленно формулирует суть: он что-то ищет. Она собирается сказать об этом Соллерсу, но тот выдает: «Да-а-а!»

Николай уточняет: авторы в основном американские. Хомски[275], Остин, Сёрл, один русский, Якобсон, два немца, Бюлер и Поппер, и француз – Бенвенист[276].

Для Кристевой список достаточно красноречив.

Грабитель предлагает детям предать Гиньоля.

«Не-е-ет!» – кричат дети. Соллерс, потешаясь: «Да-а-а!» – но его крик тонет в детском гомоне.

Николай снова уточняет, что некоторые книги Слиман только пролистал, но особенно внимательно читал Остина.

Кристева делает вывод, что он попытается выйти на Сёрла.

Грабитель тихонько подкрадывается к Гиньолю, вооружившись палкой. «Осторожно! Берегись!» – пытаются предупредить дети. Но каждый раз, стоит Гиньолю обернуться, грабитель прячется. «Не ходит ли грабитель где поблизости?» – спрашивает детей Гиньоль. Дети пытаются рассказать ему, но он словно оглох, притворяется, что не понимает, и они от этого стоят на ушах. Кричат – и Соллерс вместе с ними: «Сзади! Сзади!»

Гиньоль получает палкой. В зале от ужаса тишина. Уж не каюк ли ему – но нет, притворяется. Уф…

Кристева задумывается.

Гиньоль идет на хитрость и сам оглушает грабителя. А чтоб не повадно было, охаживает его палкой с головы до пят. (В реальном мире после такого удара по голове никто бы не выжил, – думает Николай.)

Жандарм арестовывает грабителя и хвалит Гиньоля.

Дети бурно аплодируют. И никто толком не понял, вернул ли Гиньоль колье или оставил его себе.

Кристева кладет руку на плечо мужа и кричит ему в ухо: «Мне нужно в США».

Гиньоль прощается: «До свидания, дети!».

Дети и Соллерс: «До свидания, Гиньоль!»

Жандарм: «Всего хор-рошего, дети!

Соллерс, оборачиваясь: «Пока, Сергей!»

Николай: «Всего хор-рошего, месье Кристева».

Кристева – Соллерсу: «Надо посетить Итаку».

Слиман тоже просыпается в чужой постели, но он один, рядом никого, только силуэт, как будто обрисованный мелом на еще теплой простыне. Это, в общем-то, и не кровать, а матрас, положенный на пол в почти пустой комнате без окон, погруженной в полумрак. Из-за двери доносятся мужские голоса на фоне классической музыки. Он отчетливо помнит, где находится, и музыка ему знакома. (Это Малер.) Он распахивает дверь и, не потрудившись одеться, выходит в гостиную.

Перед ним огромное вытянутое помещение с длинной остекленной стеной, возвышающееся над Парижем (в районе Булонского леса и Сен-Клу), – ведь мы на последнем этаже. Вокруг журнального стола – Мишель Фуко, облаченный в черное кимоно, рассказывает двум парням в слипах (лицо одного из них запечатлено на трех снимках, прикрепленных к стойке рядом с диваном) о тайнах сексуальности слонов.

А точнее, насколько сумел понять Слиман, о том, как половое поведение этих животных воспринималось и трактовалось во Франции XVII века.

Парни курят сигареты, и Слиман знает: они набиты опиумом – ходовой способ, чтобы смягчить приход. Любопытно, что Фуко никогда этим не пользуется и без проблем усваивает любые наркотики – он способен в девять утра сидеть за пишущей машинкой после целой ночи под ЛСД. Парням, похоже, кайф дается труднее. Тем не менее они здороваются со Слиманом замогильными голосами. Фуко предлагает ему кофе, но в этот самый момент на кухне раздается грохот, и появляется третий парень, он удрученно показывает зажатый в руке кусок пластика. Это Матье Лендон, он только что разбил кофеварку. Двое в слипах не могут сдержать чахоточный смешок. Фуко благодушно предлагает чай. Слиман садится и начинает намазывать подсушенный тост, а лысый мэтр в черном кимоно продолжает лекцию о слонах.