Император Крисп - Гарри Тертлдав

Император и волшебник не обратили на его слова внимания.

— Сделай, что сможешь, — сказал Крисп, надеясь, что Заиду больше повезет с Дигеном, чем с другими пленными фанасиотами, в выяснении природы той магии, что не позволяла ему отыскать Фостия. Несмотря на имеющиеся в Чародейской коллегии редкие магические принадлежности и еще более редкие свитки и кодексы, главный волшебник так и не смог выяснить, почему он не в силах отыскать Фостия при помощи магии.

— Попробую испытание с двумя зеркалами, ваше величество, — решил Заид и принялся извлекать из мешка свои профессиональные принадлежности.

Крисп желал услышать в его голосе уверенность, услышать, как он говорит, что вырвет из Дигена правду несмотря на любое сопротивление священника-ренегата. Но его уши, наученные распознавать подтекст в словах тысяч просителей, офицеров и чиновников, услышали сомнение. Сомнения Заида начали подпитывать его собственные: магия во многом черпала свою мощь в вере, и если Заид сомневается, что сумеет заставить Дигена говорить, то скорее всего потерпит неудачу. Он уже потерпел неудачу, подвергнув другого пленного фанасиота испытанию с двумя зеркалами.

— Есть ли у твоего лука вторая тетива? — спросил император. — Как еще мы сможем надеяться вытянуть из него ответы? — Он мысленно отметил деликатность заданного вопроса. Крисп желал, чтобы Заид подумал об альтернативах, но не хотел деморализовать мага или намекнуть, будто он потерял в него веру… даже если это действительно так.

— Если испытание с двумя зеркалами нам ничего не даст, то это лишит нас самых сильных надежд узнать правду. Да, настойка белены и других трав, которыми пользуются лекари, может развязать этой сволочи язык, но вместе с фактами он извергнет и немало ерунды.

— Но он у меня в любом случае заговорит, клянусь благим богом, — мрачно пообещал Крисп, — или у тебя, или у парня в красной коже.

— Терзайте мою плоть сколько угодно, — отозвался Диген. — Она лишь экскремент моего существования, и чем быстрее она окажется в сточной канаве, тем скорее моя душа воспарит к солнцу и воссоединится с владыкой благим и премудрым.

— Начинай, — велел Крисп.

Волшебник с тревогой на лице установил два зеркала, одно перед Дигеном, другое сзади, потом разжег угли в жаровне. Перед зеркалами заклубился дым, то сладковатый, то едкий.

Но когда Крисп стал задавать вопросы, молчание сохранил не только Диген, но и его двойник в заднем зеркале. Если бы чары сработали, как положено, отражение во втором зеркале произнесло бы правду, несмотря на все попытки Дигена промолчать или солгать.

Рассерженный и униженный, Заид прикусил губу. Разгневанный Крисп втянул воздух меж сжатых зубов — у него появилось неприятное предчувствие, что Диген не поддастся допросам любого вида. Подавляющее большинство людей не выдерживало пыток. Возможно, священник тоже сломается, возможно, ему развяжет язык настойка Заида. Но Крисп не хотел делать ставку ни на то, ни на другое.

И тут, словно желая еще больше пошатнуть его решительность, Диген сказал:

— Я возблагодарю святое имя Фоса за каждую рану, которую мне нанесет палач.

И он во весь голос запел гимн.

— О, заткнись, — бросил Крисп.

Диген продолжал петь. Кто-то поскребся в дверь камеры. Халогай занес для удара топор и пинком распахнул ее. Через порог шагнул священник, но, заметив над головой лезвие топора, шарахнулся обратно.

— Заходи, заходи, — нетерпеливо сказал Крисп. — Нечего там стоять и дрожать. Говори, что хотел.

— Да возрадуется ваше величество, — нервно начал священник, и Крисп сразу настроился на неприятности. Синерясник начал снова:

— Д-да возрадуется ваше величество, я Совдий, прислуживаю в Соборе. Святейший патриарх Окситий, прочитав вчера особую литургию по поводу праздника, направил меня к вам, услышав, что святой отец Диген был схвачен, образно говоря, с оружием в руках, и просил напомнить вашему величеству, что духовные лица при любых обстоятельствах не могут подвергаться телесным пыткам.

— Ах, просил? Ах, не могут? — Крисп едва не испепелил взглядом посланника Оксития, которого в тот момент явно одолевало желание провалиться сквозь пол, но тогда он оказался бы лишь на другом этаже тюрьмы. — А святейший патриарх не забыл, что я лишил головы одного из его предшественников за такую же измену, какую совершил этот Диген?

— Если вы ссылаетесь на судьбу бывшего святейшего Гнатия, — да смилостивится Фос над его душою, — то мне велено также напомнить, что хотя вы полностью вольны назначать любые наказания, пытки таковыми не являются.

— О, вот как? — Взгляд Криспа стал еще более яростным. Совдий сжался, но все же сумел кивнуть. Крисп перевел взгляд на свои красные сапоги; если бы он смог посмотреть себе в лицо, то сделал бы и это. В голове у него заработала та часть его сознания, что взвешивала варианты выбора с привычностью лавочника, отвешивающего капусту. Может ли он сейчас позволить себе конфликт с церковной иерархией, одновременно сражаясь с еретиками-фанасиотами? Он неохотно признал, что не может. И тогда Крисп, рыча, словно пес, что натянул до отказа цепь, но не может вонзить зубы в человека, которого хочет укусить, процедил:

— Хорошо, пыток не будет. Можешь передать это патриарху. А также поблагодари его за то, что он столь великодушно позволил мне использовать палачей так, как я считаю нужным.

Совдий дернул головой вместо кивка, развернулся и выбежал в коридор. Диген за все это время не пропустил и нотки в гимне.

Крисп попытался утешить себя сомнением — вряд ли ренегат заговорил бы даже под пыткой, — но ему страстно хотелось это проверить.

Автократор повернулся к Заиду, который слышал его разговор со священником.

Заид не был дураком и сам догадался, что возложенная на него ответственность потяжелела. И если он не сумеет вырвать у Дигена его секреты, они останутся секретами навсегда. Волшебник облизнул губы. Да, уверенности в нем явно поубавилось.

Диген допел гимн.

— Меня не волнует, если ты пойдешь против патриарха, — заявил он. — Его доктрины в любом случае ложны, а твоих пыток я не боюсь.

У Криспа возникло сильное искушение разложить Дигена на дыбе и терзать его плоть раскаленными докрасна щипцами, и не из надежды узнать, где находится Фостий, — если Диген вообще это знал, — а чтобы убедиться, будет ли он столь же громко презирать пытки, испробовав их. Криспу хватило самообладания распознать искушение и отказаться от него, но желание от этого не ослабело.

Диген же не только не утратил дерзости, но, кажется, и в самом деле стремился стать мучеником:

— Твой отказ освободить меня от грязной оболочки плоти есть лишь еще одно доказательство твоего прогнившего материализма, твоего отрицания духовного ради чувственного, души ради пениса, твоего…

— Когда ты отправишься в лед, то сможешь сколько угодно надоедать Скотосу своей идиотской болтовней, — заявил Крисп.