Убегай! - Харлан Кобен

Ему не хотелось признаваться в этом, но в ее словах был резон. И все же в ее интонации было нечто такое…

– Истина больше, чем просто религия. Это живая сущность. Истина существовала всегда. И всегда будет существовать. Бог большинства людей живет в прошлом – он застрял в старых книгах тысячи лет назад. Но почему? Они думают, что Бог отказался от них? А мой Бог здесь. И сейчас. Он живет в реальном мире. Когда умрет Истинный, его отпрыски будут продолжать его дело. Потому что Истина жива. Если ты способен быть объективным, Эш, если тебе с детства не промыли мозги эти слуги больших религий, ты понимаешь, что в Истине больше смысла, чем в говорящих змеях или в толстяках с головой слона[32].

Эш продолжал молчать.

– Эш!

– Что?

– Скажи мне.

– Я не знаю, что сказать.

– Может, это потому, что ты слышишь Истину.

– Нет, не поэтому.

– Следующий поворот направо, – сказала она. – Мы подъезжаем.

Теперь дорога была однополосной, и по обеим сторонам ее рос густой лес.

– Тебе не обязательно возвращаться, – сказал Эш.

Ди Ди отвернулась и стала глядеть в окно.

– Я тут скопил немного денег, – продолжал Эш. – Мы могли бы с тобой уехать. Только вдвоем, ты и я. Купили бы себе дом. И я бы стал звать тебя Холли.

Она не отвечала.

– Ди?

– Да.

– Ты слышала, что я сказал?

– Слышала.

– Тебе не обязательно возвращаться.

– Ш-ш-ш. Мы уже совсем близко.

Саймон позвонил по номеру, который нашел в Интернете на странице с биографией профессора ван де Бика. После двух гудков вызов переключился на голосовую почту. Саймон оставил сообщение, в котором просил ван де Бика перезвонить ему, чтобы поговорить о его бывшей студентке Пейдж Грин. Послание он продублировал по электронной почте, с той же просьбой.

Потом он позвонил Сэму и Ане, но здесь тоже звонок сразу переводился на голосовую почту, и в этом не было ничего странного. Дети нынче по телефону не говорят, только обмениваются эсэмэсками. Можно было и сразу догадаться. Он послал обоим одинаковый текст:

Сэм ответил сразу.

И тут ничего удивительного.

Он отправился обратно в Нью-Йорк. У них с Ингрид было общее облако, или как там это сейчас называется, и все его фотографии и документы, а также ее фотографии и документы хранились в одном месте. Любимая музыка тоже. И сетевой ресурс у них был тоже общий, поэтому он велел Сири[33] проиграть самые последние в списке записи Ингрид, а сам откинулся на спинку сиденья и стал слушать.

Первая песенка, которую Ингрид поставила в список, вызвала у него улыбку: «Девушка из Ипанемы» в исполнении Аструд Жильберто, запись 1964 года.

Божественно.

Саймон покачал головой, он преклонялся перед этой женщиной и до сих пор не мог понять, почему из множества других мужчин она выбрала именно его. Не кого-нибудь, а его, Саймона. Как бы ни трепала его жизнь, какие бы ни выписывала крутые виражи, какие бы невероятные распутья ни видел он перед собой на дороге, этот факт – что Ингрид выбрала именно его – помогал ему всегда крепко стоять на ногах, быть благодарным судьбе и возвращаться домой.

Зазвонил телефон. На экране навигатора появилось имя звонящего.

Ивонна.

Он сразу же ответил.

– Звоню не по поводу Ингрид, – быстро сказала Ивонна. – Там все без изменений.

– Тогда в чем дело?

– И вообще все в порядке.

– Хорошо.

– Сегодня второй вторник месяца, – сказала она.

Он совсем забыл про Сэди Лоуэнстайн.

– Ничего страшного, – продолжала Ивонна. – Сэди от твоего имени могу позвонить я и все отложить, или отправлюсь сама, или…

– Нет-нет, я поеду.

– Саймон…

– Нет, я хочу поехать. Тем более что это мне по пути.

– Уверен?

– Да. Если у Ингрид будут какие-то изменения…

– Да, позвоню. Или позвонит Роберт. Он скоро меня сменит.

– Как дети?

– Аня у твоей соседки. Сэм все время на телефоне, переписывается с кем-то, что ли. Две недели назад он стал встречаться с девушкой. Ты знаешь об этом?

Опять боль, хотя на этот раз не такая сильная.

– Нет.

– Девушка хочет приехать из Амхерста и сидеть здесь с ним, он невольно улыбается, но велит ей пока не приезжать.

– Я скоро вернусь.

– Дети по тебе скучают, конечно, но ты им сейчас не нужен, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду. Они знают, чем ты сейчас занят.

Сэди Лоуэнстайн жила в кирпичном доме, построенном в колониальном стиле, в Йонкерсе, штат Нью-Йорк, к северу от Бронкса. Соседями ее были люди простые, в основном рабочий класс. Из своих восьмидесяти трех лет Сэди прожила здесь пятьдесят семь. Она вполне могла бы позволить себе лучшие условия. Будучи ее финансовым консультантом, Саймон знал это, как никто другой. Она могла бы купить себе дом где-нибудь во Флориде, подальше от холодной зимы, или квартиру в кондоминиуме, но она только усмехалась. Ей это было неинтересно. Два раза в год она уезжала в Вегас. И все. В остальном ей нравилось жить в этом старом доме.

Курить Сэди так и не бросила, судя по ее хриплому голосу. На ней было старинное домашнее платье муу-муу[34]. Они с Саймоном расположились у нее на кухне за круглым столом, за которым Сэди когда-то сиживала со своим мужем Фрэнком и двумя детьми, братьями-близнецами Барри и Грэгом. Двое из семьи уже покинули этот мир. Барри в 1992 году умер от СПИДа. Фрэнк стал жертвой рака и скончался в 2004-м. Грэг был еще жив, но давно переехал в Финикс и редко навещал мать.

Пол на кухне был покрыт тонким линолеумом. Цифры на висящих над раковиной часах были нарисованы на фоне красных квадратиков, это был сувенир, привезенный Фрэнком из давней поездки в Вегас, еще лет двадцать назад.

– Садитесь, – сказала Сэди. – Сейчас заварю чай, как вы любите.

Чай был фирменный – ромашковый с лимоном и медом. Саймон чай вообще не пил. Для него чай был «жалким подражателем кофе», и как бы ни хотелось ему распробовать и оценить вкус чая, этот напиток всегда оставался для него не более чем подкрашенной водой.