Приятно тебя общать - Ирина Евгеньевна Кикина

выше фырчунов в несколько раз, тоже о трёх ногах, зато с головой. Собственно, из головы и трёх ног оно и состояло, и трубило, как индийский слон, решивший подразнить пароход. Знакомство началось с того, что Костик опять брякнулся в обморок, словно заполошная аристократка в тугом корсете. К счастью, землян, могущих его пристыдить, рядом не было, а местные, если что и подумали или высказали по этому поводу, то Костик знать не знал — и был доволен.

В общем, выяснилось, что есть его не собираются. Мучить и опыты ставить тоже никто не спешил. Трубач оказался хозяином фырчунов, местным вариантом куровода. Курочки, правда, были специфические, но приносили хозяйству пользу, а это главное.

Трубач был дружелюбный товарищ. Осторожно ощупал Костика одной ногой, нагнул к нему своё головотулово, то ли рассматривая, то ли обнюхивая блестящей выпуклостью неправильной формы. Потом издал приглушённое минорное гудение и забормотал. Костик поддержал его: «Привет тебе, внеземная форма жизни», — и погудел, пытаясь точно повторить ноту (чем точнее повторяешь во время первого контакта, тем больше шансов на успех. Хотя, с другой стороны, никто не может обещать, что инопланетянин попадётся вежливый и вместо приветствия не выдаст какую-нибудь непристойность на своём языке. Вот тут, если повторять, могут возникнуть проблемы с высокой вероятностью летального исхода).

Так было положено начало общению. Трубач взял землянина к себе. Вот уже год Костик жил в его доме-растении, в прозрачном гнезде. Перенимал язык, учился.

Много было занятного в этом мире. Во-первых, сила притяжения намного слабее, так что, хорошенько оттолкнувшись, землянин с удовольствием прыгал выше головы, переворачивался и ловко припланечивался. Во-вторых, не нужно было есть. Парень первое время боялся: если попробую что-нибудь на чужой планете, тут же окочурюсь. Но, похоже, в самом воздухе витало что-то, насыщавшее его организм. Трубач, впрочем, питался, да и куры тоже, но это уже их дело. Одежда, кстати, была ни к чему: климат на планетке был потрясающий, а стесняться безголовых кур Костик отвык уже на второй неделе. В-третьих, все местные существа выглядели чрезвычайно уродливо, но при этом были совершенно безобидными. Костик с интересом изучал местную флору и фауну, про себя давал ей глупые имена.

Пейзажи здесь были удивительные, так бы и пил глазами. Яркие, броские, неземные сочетания цветов, форм и линий. Как будто попал в картину дерзкого художника, рисовавшего вслепую.

Дни проходили чинной чередой. Утром Костик помогал хозяину вскрывать бугорки на теле кур, вынимать из них красивые камушки в сиреневых разводах. Камушки потом обменивались на разные полезности, но бартером Трубач занимался сам: у землянина словаря не хватало. Днём парень доил серые огурцы, а они дрожали и попискивали. Потом давил бордовый мох: он шёл в пищу курам (как они питались, лучше и не знать). А оставшаяся часть дня была свободная, и молодой человек совершал долгие прогулки: к Радужному водопаду, к Хрустальной гряде, к озеру Синь. У них были и местные названия, но очень трудные.

Ночью (и дни, и ночи были здесь чуть длиннее, чем на родине) небо расцвечивалось сотнями звёзд, и Трубач гудел что-то философское. Иногда в своём неправильной формы «глазу» он показывал Костику разные картины этого мира, называл слова и терпеливо повторял, пока у пришельца не начинало получаться более-менее пристойно. Иногда приходили гости, и Костик пытался рассказать им про Землю, но слов не хватало, да и ком подкатывал к горлу.

Парень ощущал себя Робинзоном, хотя и не совсем правомерно: ему-то хоть было с кем пообщаться, пусть и на самые простые, припланеченные темы. Имени своей новой родины Костик произнести не мог, даже при том что Трубач повторял ему сотню раз. Имени своего друга — тоже: корявые звуки, которые издавал землянин вместо его имени, были куроводу неприятны, и он позволял звать себя Трубачом. Даже откликался через раз.

Справедливости ради надо отметить, что и трёхногий великан не мог выговорить «Костик», поэтому, перебрав сотню вариантов, они остановились на Адаме. «Ну а что, я же первый человек в этом Эдеме, почему бы не побыть Адамом».

Так проходили дни Адама в Эдеме, одинаковые, но наполненные смыслом, красотой, неожиданностями. Простой труд, впитывание новых знаний каждый день, рядом друг, всегда готовый помочь. Что ещё надо человеку для счастья?

Но, похоже, что-то всё-таки надо. И Костик затосковал. Светло затосковал, но при этом глубоко и неподдельно. Трудно было вдали от родины, трудно было не уметь выразить всё, что накопилось в душе. Этой ночью первый человек смотрел в небо и пытался угадать, почувствовать, какая из крошечных точек — родное Солнышко. И качал головой. Трёхногий великан, не просыпаясь, переливчато погудывал и осторожно гладил друга по макушке.

Но тосковать ему оставалось недолго, потому что где-то далеко-далеко, на третьем шарике от шарика чуть побольше поскользнулась на куске мыла его Ева. И возможно, в этот момент Кто-то глубоко вздохнул и подумал: «Ну, может, хоть в этот раз обойдётся?»

Учиться никогда не рано

Молодой папаша прислонился к дверному косяку, чтобы понаблюдать за детишками. В углу зала добрый мужской голос из колонок зачитывал адаптированную аудиокнигу и пояснял незнакомые слова. Девочка в цветочном сарафане лепила из серого и жёлтого пластилина забулдыгу с бутылкой в руке. В центре комнаты за круглым столом собрались любители раскрасок. Они сосредоточенно елозили восковыми мелками по бумаге, досадовали, когда выезжали за линии, и спорили, чья очередь рисовать красным (самого популярного цвета на всех не хватало).

Трое малышей пыхтели возле маркерной доски: писать они ещё не умели, но изо всех сил пытались повторить очертания букв в словах «ломбард», «проститутка», «алкоголик». Двое мальчишек разыгрывали только что прослушанную сцену допроса. Нянечка краем глаза приглядывала за Дашей, которая вооружилась игрушечным топором и искала партнёра для инсценировки. Воспитательница сидела перед группкой внимательных хорошистов: Ося засунул палец в рот, но ему так лучше запоминалось. Карина Антоновна не стала делать замечание, а сверилась с методичкой и произнесла милое сердцу:

— Так что же хотел сказать автор? Что теория не всегда выполнима на практике.

— Теолия… Плактика…

— Что за любое деяние неизбежна расплата. Ну-ка, хором!

— За лю-бо-е де-я-ни-е не-из-бе-вна лас-пла-та, — вразброд повторили детишки.

— Сначала раскаяние, потом катарсис и искупление.

Здесь садовцам было чуть труднее, но они поглядывали друг на друга и старательно тянули по слогам, кто как мог.

Тут воспитательница заметила папашу в дверях, приветственно кивнула, дотянулась до плеча Славки, который как раз отвоевал себе красный восковой карандаш и увлечённо возюкал им, изображая кровавые пятна. Оторваться от своего занятия он