Истории земли Донецкой. От курганов до терриконов - Сергей Валентинович Богачев

закатом солнца Петр Николаевич Горлов добрался до Бахмута. Уездный город остывал после жаркого августовского дня, отдавая тепло своих мостовых вечернему воздуху. Местная знать прогуливалась по тротуарам, барышни вертели ажурные летние зонтики, делая это скорее не из практических соображений, а привлекая внимание к своим нарядам.

Редкие извозчики пугали голубей стуком подков своих коней о мостовую. Важный городовой в черном мундире мучился от жары, не имея возможности расстегнуть пуговицу – он нес службу рядом с генеральским домом и над ним, таким важным и покрытым каплями крупного пота, хихикали торговки цветами, которые с наступлением вечера вышли в город со своими лотками.

Экипаж остановился возле двухэтажного особняка с тремя эркерами по Большой Харьковской улице. В этом здании Горлов бывал не один раз, чаще по праздникам или по поводу каких-нибудь значимых для Общества событий, когда Самуил Соломонович Поляков давал приемы.

– Вас ожидают. – Прислуга почтенно кивнула, и Горлов проследовал на второй этаж, где во время пребывания в Бахмуте Самуил Поляков вел дела в своем кабинете.

Для любого посетителя приемная создавала впечатление о ее хозяине – человеке состоятельном и деловом. Никакой излишней роскоши и напыщенности, но отделка была выполнена из дорогих и качественных материалов – идеально уложенный дубовый паркет блестел в оконном свете, источая запах мастики. Обшитые деревянными панелями стены покрыты глянцевым лаком, да так, что в них можно было увидеть своё отражение. Массивная мебель – диван и два кресла, обитые кожей, были в распоряжении гостей до той поры, пока хозяин не освободится и не сможет уделить время. Секретарь за письменным столом, расположенным в углу, имел вид важный и очень консервативный – несмотря на жаркое время года, был одет в мундир, застегнутый на все пуговицы. Единственное, что разбавляло официальную обстановку – это диковинная пальма, раскинувшая большие листья напротив окна возле входа.

– Петр Николаевич, извольте обождать… – Важный секретарь степенно поднялся со своего места. – Я доложу.

«Раньше он так себя не вел, сначала кресло предлагал, а затем чай», – отметил для себя Горлов.

Спустя минуту Поляков сам вышел в приемную:

– Петр Николаевич, рад Вас видеть, проходите… – Мужчины обменялись легкими кивками головы в знак приветствия.

Окна кабинета были зашторены. Поляков не любил яркий солнечный свет, предпочитал искусственное освещение. Так он отгораживался от внешнего мира, когда нужно было принять решение или обдумать какой-нибудь вопрос.

– Михаил Матвеевич, подайте чаю нашему гостю, а мне кофе покрепче. – Секретарь удалился выполнять приказ и неслышно притворил за собой большую дубовую дверь.

В свете настольной лампы казалось, что лицо Полякова, обрамленное аккуратной бородкой, ничего не выражало. Как обычно подтянутый и элегантно одетый по последней столичной моде, он не выглядел на свои годы. Горлов был всего на год старше своего патрона, но его волосы были густо тронуты сединой, отчего разница в возрасте казалась более существенной, да и морщины тоже делали свое дело.

– Что, господин статский советник, можете по сути доложить о происшествии? – спросил Поляков, извлекая из бокового кармана жилетки золотые часы на цепочке, словно к нему прибыл не управляющий, а гимназист, на которого было жаль тратить время.

– В ночную смену случился отказ паровой машины системы водоотлива. Поломка критичная и своими силами ее устранить невозможно. Резервной машины ни на Корсунской, ни на Новой Копи, как вы знаете, нет.

– Чувствую некоторое осуждение в тоне первых слов вашего доклада, Петр Николаевич. – Поляков предпочитал в любых переговорах сначала ставить собеседника на место, заставить его чувствовать себя виноватым или обязанным, а затем с этих позиций отстаивать свою точку зрения. Возможно, благодаря именно такой напористости он всегда решал дела в свою пользу, а если и поступался интересами, то впоследствии не единожды без стеснения об этом напоминал.

– О необходимости наличия резервной паровой машины или хотя бы ее основных узлов, а не только лишь комплекта манжет, вам, Самуил Соломонович, было доложено неоднократно.

– Ну вот, опять этот ваш официоз, Петр Николаевич… Где тот Горлов, который пламенно доказывал правлению о необходимости открытия училища в Горловке? Где глаза горящие того инженера, что докладывал Техническому совету в Петербурге? Где это все? – Поляков был явно зол.

– Я прибыл в ваше распоряжение, господин, чтобы отчитаться. Изволите заслушать доклад?

– Да, конечно, господин Горлов, продолжайте…

– Нижний горизонт уже затоплен. Вода прибывает со скоростью не менее пяти тысяч ведер в час. Из числа забойщиков не нашли двух человек.

– Поиски продолжаются?

– Нет, Самуил Соломонович, прекратили. Они вели добычу в самой нижней точке и неясно, почему не поднялись. Эта выработка уже затоплена, добраться туда не представляется возможным.

– Скверно, это очень скверно… – Поляков поднялся со своего массивного кресла, обитого черной кожей, и подошел к столу, где Горлов развернул чертеж шахтной выработки в разрезе.

– К утру уровень грунтовых вод поднимется примерно до этой отметки. – Управляющий показал карандашом нужное место, а Поляков, опершись о стол, внимательно продолжал изучать схему.

– Какие же были ваши действия? – в голосе Самуила Соломоновича появились металлические нотки.

– Из рудника выведены все люди. Коней не поднимали. На поверхности разобрали машину. Её заклинило. Откачивать воду нечем. С Нового рудника привезли запасной поршень. Не подошел. Хотя, Пелье сразу об этом говорил. На рудниках агрегаты разных марок, это неправильно. Мы вынуждены держать два склада разных запасных частей.

– Потрудитесь не читать мне лекций, господин статский советник. Ваши мотивы я знаю. Я и так пошел у вас на поводу, обеспечил всем, что вы требовали.

– Мне нужна была машина Круппа. Как вы говорите: «Мы не такие богатые, чтобы покупать дешевые вещи», – но в тот раз вы своим принципам изменили. Теперь я могу парировать: «Дешевая рыбка – пустая юшка», – ответил Горлов.

– Эк вы, батенька, заговорили… «Анна на шее»[107] не тяжела ли?

– Что вы, господин тайный советник, не давит…

– А орла двуглавого[108] – что, тоже даром на выставке получили? Лучшая копь – это что, фикция?

– Лучшая копь – это значит только одно: забыть о наградах и работать денно и нощно. Выставка позади, всё, теперь, после такой аварии и думать стыдно о наградах прошлых…

– Как долго будут изготавливать такую же машину? – Поляков после некоторой паузы взял себя в руки. – Может, готовая есть? Не телеграфировали?

– Такую же нельзя. Мне нужен Крупп.

– Это не ваш карман, а мой, господин статский советник!

В кабинет после стука вошел секретарь с подносом, на котором был кофе, чай и листок бумаги.

– Разрешите доложить, Самуил Соломонович? – невозмутимо произнес Михаил Матвеевич, поставив перед ним маленькую чашечку кофе. Не раз он слышал