Между - Альвдис Н. Рутиэн

Вы уйдете с ним из Тинтагела сегодня. Бродяга-бард ведь нигде не задерживается, так? А ты – его слуга.

Вы уйдете и отправитесь в Лундейн. Что? А, так стали теперь называть Каэр-Ллуд.

В дороге будете кормиться песнями. В смысле – наградами за песни.

И чтобы никакого мне чародейства и троп Аннуина! Ты – человек. Он – тоже человек, только музыке у сидхи учился.

Вот что он добудет на двоих своими песнями – то у вас и будет.

Если мальчик хорошо умеет притворяться – вы спокойно доберетесь до Лундейна. Если всё будет правильно, то его слава обгонит вас.

В Лундейне он, думаю, напоет себе и на коней, и на колесницу… Или безо всякой колесницы, верхами отправитесь в Кимру. Ваше дело.

И тогда к Гвидиону прибудет не неизвестно откуда взявшийся щенок, а бард, прославленный на весь Прайден.

Ну а если он сболтнет по дороге лишнего, если раскроет себя – ты знаешь, что делать: тропами Аннуина и прямиком сюда. Ты жизнью отвечаешь мне за него, Колл.

Что? Нет, не твоей жизнью.

Моей.

* * *

…Дворец Гвидиона был обычным валлийским ллисом – Друсту после Каэр-Лундейна он показался оградой для скота. Впрочем, скот этот был двуногим. А Гвидион – пастухом. Умным, хитрым и донельзя опасным. Это Друст ощутил сразу же, едва вошел под колонны внешнего зала, над которыми наспех соорудили подобие крыши.

В сознании юноши молнией пронеслось последнее наставление дяди: «Думай то, что говоришь!» Бард принял чашу, осушил одним духом – и…

…актеры, которые будут жить спустя полторы тысячи лет, назовут это – «вошел в образ». Слился с личиной – так, что стал думать как тот, кем изображал себя. Слова были искренни.

Ни капли лжи.

Перед Гвидионом стоял юнец, на щеках которого пробивался первый пух. Но несмотря на молодость, щенок стал уже знаменитым бардом. И оказывается, он приложил столь много сил в освоении ремесла певца лишь ради одного: ради того, чтобы петь здесь. В Гвинедде. Ради того, чтобы снискать похвалу своего кумира.

Гвидион самодовольно усмехнулся, уловив эти чувства юного певца. А пел мальчишка и впрямь хорошо. Даже Талиесин, великий знаток сего ремесла, одобрительно кивал.

Юный бард пел до самого рассвета – о Ху Кадарне, заставившем схлынуть воды потопа, о великом Бели, о том, как Рианнон принудили выйти за Манавидана, и как смешон был сын Ллира, когда его заставили тачать обувь и заниматься прочими людскими ремеслами… Друст не пел о подвигах самого Гвидиона, умело льстя ему другим – насмешкой над врагами.

– Ты достоин награды, юный бард, – милостиво кивнул Гвидион. – Выбери сам, что ты пожелаешь.

– Позволь мне и завтра петь для тебя! – порывисто воскликнул юноша.

Гвидион рассмеялся. То был смех гордости.

То был первый шаг к поражению.

Спи, малыш. Ты устал, и было от чего. Отдыхай, малыш…

Малыш. Я привычно называю тебя так. А ты отнюдь не ребенок… ты сегодня смог обмануть самого Гвидиона.

Это первый шаг. Пока мы достигли немногого… главного? – заносчивый властитель Гвинедда начал доверять тебе.

Я верю в твою удачу, мой мальчик.

Ты не рассчитываешь своих ходов. Ты повинуешься наитию – и, думается мне, в этом больше мудрости, чем в долгих рассуждениях о том, как правильно поступать.

Хитрость всегда спонтанна.

Не знаю, малыш, умен ли ты – но вижу, что ты мудр.

…Завтра вечером ты снова будешь петь перед Гвидионом. И что? Какую награду ты попросишь тогда?

Этого не знаю я. Но этого пока не знаешь и ты сам.

На сей раз он пел о самом Гвидионе. О том, как тот хитро обманул Мата, – и ни слова о Гилфайтви… точнее, о том, в кого Мат превратил и Гвидиона, и его брата. Пел о победе над Придери, о ловком обмане… и снова выходило так, что Гвидион – хитрейший и мудрейший.

Пел, как Гвидион повел в битву деревья – и ни слова о том, что вожделенной власти над Аннуином властитель Гвинедда не достиг. Пел о том, как ловко Гвидион завладел чудесным зельем Керидвен и создал Талиесина…

Гвидион рванул с пальца бесценный перстень:

– Возьми!

– Дозволь простить о большем, властитель! – дерзко вскинул голову Друст.

– О большем? – Гвидион удивился, но решительность юноши была ему явно по душе. – Чего же ты хочешь?

– Я хочу овладеть искусством магии! Обучи меня!

Правитель Гвинедда расхохотался:

– Воистину, ты просишь не о малом! Тайны чародейства – за две ночи песен?

– Доколе ты властвуешь в Гвинедде – я буду петь для тебя. Я клянусь тебе в этом, клянусь честью барда!

Мой мальчик, ты ведешь очень опасную игру… Я тебе этого, разумеется, не скажу – ты сам знаешь, что делаешь.

Вернее, не знаешь – чувствуешь.

Сегодня ты присягнул на верность Гвидиону. Ты хоть соображаешь, что ты натворил?

Нет. Не соображаешь. У тебя вдохновенный экстаз, сродни жреческому безумию – и твоя глупость может оказаться мудрее любых… только этим я себя и успокаиваю.

«Доколе Гвидион властвует в Гвинедде…» Это или бессрочная служба, или… или ты грозишь этому знаменитому хитрецу, что его власти скоро придет конец.

Но – не обманываю ли я себя, слыша в твоих словах угрозу вместо покорности?!

Бездарность… Такой талант – и полная бездарь. Ж-жаль.

Очень, очень жаль.

Я надеялся, из этого певца получится превосходный маг.

Я уже боялся, что Талиесин начнет завидовать и строить козни.

А не будет ничего, кроме песен.

Отличных песен, да… Но это всё, на что способен этот мальчик.

К чему бы его приспособить? Его наивная восторженность слишком хороша, чтобы тратить ее только на прославление моих подвигов.

Снова был пир. И снова Друст пел, пел о древнем и недавнем, пел, вкладывая всю душу в творимые им сказания, и звенела арфа, и не было в ллисе ни одного сердца, что не откликнулось бы этим песням.

Гвидион встал:

– В третий раз говорю тебе, мальчик: выбирай дар.

– Я хочу услышать пение великого Талиесина, – отвечал Друст.

– Ты услышишь его! – гневно отвечал Гвидион. – Ты клялся остаться при мне до скончания времен и, значит, пение Талиесина ты услышишь. Назови, наконец, тот дар, что я мог бы тебе вручить! Иначе ты оскорбляешь меня.