Походный барабан - Луис Ламур

С десяток человек сидели у стола, ели и пили; некоторые были уже изрядно пьяны. Когда вошла Сафия, они уставились на нее, а один громко произнес на франкском языке оскорбительную фразу, которую моя спутница, к счастью, не поняла.

Перегнувшись через стол, я схватил негодяя за бороду — в мусульманских странах это самое страшное оскорбление — и через стол подтащил его поближе к себе. Сгреб с блюда пригоршню жира и сала, дернул бороду вниз и сунул ему все в открытую пасть.

— Заткни свою вонючую помойку, — сказал я, — не то в следующий раз у тебя в глотке застрянет целый баран.

Вытер жирную руку о грудь его рубашки, отпустил бороду и сильно толкнул пьянчугу, так что он опрокинулся через скамейку, задыхаясь и тужась, как при рвоте.

Двое других, раскрасневшиеся от выпитого, стали было подниматься на ноги.

— С госпожой, — сообщил я им, — надлежит обращаться как с госпожой. А если попробуете полезть ко мне, расколю вам черепа, как дыни.

Мы выбрали стол в дальнем конце зала, и я видел, как тот болтун поплелся неверной походкой к дверям, все ещё давясь. Не скоро теперь он отважится трепать языком насчет какой бы то ни было женщины.

Подняв глаза, я увидел, что гансграф смотрит на меня с другого конца зала.

Мы заказали бутылку вина с куском жареной говядины и принялись за еду. Сафия совсем уже выздоровела, если не считать обостренной чувствительности ног, и от долгого пребывания на открытом воздухе у неё был прекрасный аппетит.

Над нашим столом нависла чья-то тень. Это был гансграф.

— Благородный поступок! Этой свинье досталось по заслугам. Далеко ли едете?

Указывая на бутылку, я предложил:

— Благородное вино, гансграф. Не пожелаете ли присоединиться?

— Ну, на минутку, может быть…

Он сел, и меня снова восхитило, до чего же он велик. Весил он, должно быть, раза в полтора больше меня. Одет во все черное: черные штаны в обтяжку, высокие черные сапоги, сверху накинут черный плащ.

— Ты солдат?

— Солдат удачи, — ответил я, — боец, когда необходимо, но в некотором роде также и ученый. Еду на восток, — добавил я, — а госпожа Сафия возвращается домой, в Шираз.

— Неблизкий путь… — Гансграф поджал губу и снова смерил меня оценивающим взглядом: — У тебя есть средства, которые хотелось бы куда-нибудь вложить? Наша компания торговая, товары мы покупаем и продаем сообща, и прибыль делим между собой. Если ты согласишься присоединиться к нам, то сильный человек нам пригодится.

— А я смогу войти в долю в вашей компании?

— Ты будешь одним из нас. И твой меч должен стать нашим. Я считаю, нам понадобятся мечи.

— А куда вы направляетесь?

— Через Памплону в По и в Авиньон. Мы идем на восток, но не напрямую, а от ярмарки к ярмарке…

Так и случилось, что я, который был ученым, географом и, может быть, врачом, превратился теперь в купца.

Купца с мечом.

Бурые холмы разлеглись вдоль узкого тракта, словно спящие львы. Далеко впереди, во главе каравана, ехал «шильдраке» — знаменосец. За ним следовали шестеро вооруженных людей, выбранных в головной отряд за искусство владеть оружием, а затем — сам гансграф.

Караван состоял примерно из пятисот вьючных животных большей частью лошадей и мулов; были в нем также и волы. Когда нагруженные на них тюки будут проданы или перегружены на лошадей, волов съедят. Вьючные животные шли парами, потому что дорога была узкая; по сторонам колонны двигалась вооруженная охрана.

Караван сопровождали четыре женщины, а мужчин насчитывалось шестьдесят два, все — бойцы, закаленные постоянными странствиями и непрестанными вооруженными стычками. Все были пайщиками в деле; в лице Руперта фон Гильдерштерна они имели превосходного начальника, который поддерживал строжайшую дисциплину.

Того, кто нарушал принятые правила, немедленно изгоняли из компании. Товары его выкупали, а самого оставляли одного, где бы ни происходило дело.

В то утро Гильдерштерн стоял, уперев руки в бока, расставив ноги, словно вросшие в землю, и пристально смотрел на меня. Это была его привычная поза, но мне только предстояло это узнать.

— Ты кельт?

— Из Арморики, что в Бретани, вблизи песков Бриньогана.

— Знаю эти места… А женщина? Она не жена тебе?

— Она знатная госпожа, которой я многим обязан. Действительно знатная госпожа.

— Я так и думал. Скажи мне — и не прими вопрос за оскорбление… благопристойного поведения?

— Как мужчина мужчине отвечаю: да. Мы с ней друзья. Хорошие друзья, и ничего больше. И кроме того, — добавил я, — она может оказаться очень ценным человеком. Это знатная дама, которая занимается сбором сведений. Она была в самой гуще событий в Кордове, пока её не обнаружили враги. Я помог ей бежать, потому что однажды она помогла мне.

Гансграф кивнул.

— Мы направляемся на север, в Монтобан, а потом на ярмарки во Фландрию и обратно — в Шампань. Может и год пройти, пока доберемся до моря… — Он устремил на меня острый взгляд: — И ещё одно: войдя в трактир, ты был готов к драке… Скажи, ты не задира, не любитель лезть в драку?

— Нет, я не из таких.

— К твоему сведению: мы все здесь вроде одной семьи в смысле верности и взаимопомощи. Все ссоры и несогласия улаживаю я. В любой момент, если ты чем-либо неудовлетворен… или если будем не удовлетворены мы, если ты окажешься не таким, каким должно, мы выкупаем твой пай, и ты уходишь своей дорогой. Компания защищает всех своих членов, и все торговые компании готовы прийти на помощь друг другу…

Под пасмурным небом двигались мы вперед и вперед. Большие ярмарки во Фландрии и Шампани привлекали купцов из всех стран Европы. Считалось, что честь быть старейшей принадлежит ярмарке в Сен-Дени, однако и другие — в Ипре, Лилле и Брюгге возникли почти столь же давно. Во Фландрии самая крупная проводилась в Генте.

К началу двенадцатого столетия ярмарки в Баре и Труа, а также в Ланьи и Провене были уже старинными, а в Шампани со временем превратились в денежные рынки Европы и расчетные палаты по долговым и кредитным сделкам, заключенным во всех христианских странах и многих мусульманских.

Торг продолжался от трех до шести недель, и купеческие караваны обычно передвигались от одной ярмарки к другой — из Камбре в Шато-а-Тьерри, потом в Шалон-на-Марне и дальше.

Законы многих стран давали особые привилегии ярмаркам и купцам, которые участвовали в них; привилегии эти были направлены на поощрение торговли. Купцы, торговавшие на ярмарках, действовали по специальным уложениям — «кондуитам», пользовались защитой и покровительством правителя страны, через которую они проезжали. Порядок поддерживали специальные группы вооруженных людей — «ярмарочная стража»; письмо, скрепленное печатью этих стражников, обеспечивало безопасность каждому, кто его имел.