Пирровы победы - Александр Марков

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил Стивр, глядя собаке в глаза.

Та опять зарычала, и Стивр понял, что она сейчас опять прыгнет. Она будет бросаться так раз за разом, пока не порвется поводок или не рухнут стены песчаной крепости, и тогда она наконец-то сможет вытащить наружу тело инквизитора.

— Что же мне с тобой делать? — повторил Стивр.

Он любил собак больше всех домашних зверей. Родители его всегда держали несколько псов. Они бродили по замку, забирались в детскую, просовывали алые трепещущие языки сквозь деревянную решетку, что огораживала кровать Стивра со всех сторон, чтобы он не упал (он ведь и ходить-то еще не мог), и лизали ему лицо. Стивр забыл о многих игрушках, которые у него были, но эти теплые, влажные прикосновения запомнил навсегда.

Он знал, что ему ответит Леонель, если он задаст вопрос ей, а не собаке: «Убей. Свидетелей остаться не должно».

Стивр вытащил меч. Собака смотрела ему в глаза, а он взгляда этого выдержать отчего-то не мог и все отводил свой. Окажись на его месте палач, то работу свою выполнил бы без всяких угрызений совести и в глаза не то что собаке взглянул бы, а кому угодно.

В этот момент собака прыгнула, Стивр инстинктивно отмахнулся от нее, лезвие врезалось животному в бок, запуталось в шерсти и лишь чуть порезало шкуру. Она отпрянула, завизжала, стала зализывать кровь, брызнувшую из раны. Удар этот оказался не смертельным. Кстати, палачи, которым приказывали отрубить у приговоренного голову, тоже не всегда с первого раза с заданием своим справляются. Лезвие застревало в позвонках, а умирающий еще мог что-то хрипеть и сыпать проклятиями, понятными только ему самому, да тем, кто на небесах или под землей сидел и к кому он в эти секунды обращался.

Завывание собаки тоже было проклятием.

«Гори все огнем!» — Стивр поднял меч…

— А-а-ах-х-х!!! — Он вложил в этот удар всю свою силу, чтобы быстрее покончить с четвероногим противником. От такого удара и доспех мог рассыпаться. Лезвие прошло сквозь шкуру, мышцы, шейные позвонки и остановилось, только ударившись о камни моста, высекая искры. Из пасти животного вывалился язык. Теплый, влажный, шероховатый. Когти еще несколько секунд скребли по камню, оставляя глубокие бороздки.

Тела инквизиторов, что находились внутри песчаной крепости, были растерзаны. Стивр видел таких мертвецов. Это когда человек превращается в месиво. Обычно такое бывает, если на противнике вымещают злобу: убивать уже практически некого, но кровь в жилах все никак не может успокоиться после битвы.

Один инквизитор склонился к стене крепости, на лице у него были четыре глубокие борозды, которые проходили через оба глаза и делили почти пополам нос, у другого на груди запеклась огромная рана, видимо, Леонель ударила его всей пятерней, пробила броню своими стальными когтями и разворошила все его внутренности.

Хм, «утренняя звезда», у которой на древко нанизан не один шипастый мячик, а два или три, оставляет куда как более жуткие раны. Стивр вспомнил северных варваров, которые в Стринагарском ущелье превращались в волков. Хорошие наемники.

Он обрезал поводок, поднял обезглавленное тело собаки, понес к Леонель. Собака была легкой. Кровь все еще лилась из раны. За Стивром тянулся алый след. Разумнее было бы начать с инквизиторов. У них раны уже не кровоточили.

Глаза у Леонель закатились, одни белки остались, как у берсеркера, который уже наглотался грибов, или у вампира, уже попробовавшего крови. Стивр отшатнулся от нее, испугавшись, что сейчас руки ее трансформируются, на пальцах вырастут стальные когти и она набросится на него, порвет сперва одежду, потом вспорет кожу и начнет рыться у него во внутренностях.

Леонель увидела испуг в его глазах.

— Что, — спросила она непонимающе, — что случилось?

— Нет-нет!.. Ничего, — успокоил Стивр.

— Собака? — спросила Леонель. — Да.

— А голова где? — От такого вопроса Стивр опешил, замычал чего-то, но ответа Леонель дожидаться не стала, рукой махнула, продолжив: — Хорошо, бросай!

Стивр подошел к краю моста, осмотрелся, куда кинуть… хотя не все ли равно. Взгляд его скользнул вперед, потому что смотреть на то, что было у него под самыми ногами, пока не хотелось. Сквозь прозрачную воду виднелось дно речки с разбросанными тут и там маленькими камешками, слегка занесенными песком.

Ближе к берегу трепетали водоросли. Иногда лучи света играли на серебристых боках маленьких рыбешек, поднимавшихся по течению. Наверное, их можно было ловить руками, если встать посередине речки, благо там вода едва доходила до колен.

Накатываясь на человеческие трупы, вода пенилась и растворяла их, слизывая сперва кожу на лице, кистях, — везде, где ее не прикрывала одежда. Головы она уже обглодала почти до черепа, а за ноги, руки и грудь только принялась, ведь прежде ей надо было растворить одежду. Тела таяли, стекали бурой массой вниз по течению, там вода была совсем мутной, и становилось понятно, отчего рыбки так хотят подняться вверх, пересечь линию моста. Но для рыбок вода была безвредной. Зато для человеческих тел и конских туш она превратилась в кислоту.

Если сбросить всех мертвецов сразу, то они, вероятно, перегородят течение, как плотина, и получится небольшая запруда. Но простоит она недолго, гораздо меньше, чем те, что создают бобры. Вода быстро проделывала дыры в трупах. Одна из рыбок заплыла в грудную клетку, спрятавшись возле кости, как под корягой, кишки трепетали так же, как водоросли, только цвета они были другого, рыбка откусила кусочек, но, видимо, человечина пришлась ей не по вкусу.

«Железяки тоже растворятся? Инквизиторы-то не дураки, сразу бросятся под мост смотреть что к чему. Отыщут пряжки, стрелы. Все понятно станет. Но Леонель знает, что делает».

С каждым разом Стивр все больше поражался способностям волшебницы. Своих-то он почти лишился. Он бросил труп собаки, начал таскать тела инквизиторов — одного, другого, третьего… Когда он их нес, то напевал какую-то песню, чтобы отвлечь свои мысли, губы беззвучно шептали слова, а со стороны казалось, что он молится, просит прощения у убиенных или отпускает им грехи. Но ведь это они должны были отпускать грехи ему.

Работа была монотонной, все равно что таскать породу из каменоломен или возить тачки с углем. Там извозишься угольной пылью, а здесь — кровью. Вот только сам Стивр ни на каменоломнях, ни в угольных шахтах не работал, а вот трупы таскал — не раз и не два, а уж и со счета сбился сколько, — и в крови он пачкался так, что казалось, будто искупался в ней. Сейчас-то он только руки вымазал, — кровь уже запеклась и начала стягивать кожу. Под ними была река, и ему очень хотелось спуститься с моста, сбежать по склону и отмыть кровь с ладоней.

В воде не осталось почти никаких следов. Мутный осадок унесло течением. Кости, тонкие, хрупкие, таяли на глазах, как кусочки льда, если бросить их в горячую воду. Изъеденный, покрывшийся волдырями, как обожженная кожа, металл глубоко погрузился в ил.