Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн

и договорилась, чтобы мне отвели место на кладбище Кенсал-Грин – на тот случай, если я все-таки умру.

– Что, Белль?

– Ты меня слышала. Некоторые мои знакомые вступили в так называемые похоронные клубы, но я знаю, что это дрянные конторы, сплошной обман. Пока ты жива, каждый год платишь им деньги, потом умираешь, и они тебя хоронят, но через два года выкапывают, чтобы освободить место для кого-то еще. Но я слышала, что на Кенсал-Грин есть катакомбы. Так ведь это называется? Кажется, да. Можно заранее выбрать для себя там нишу, и до скончания времен тебя уже никто не потревожит.

Лили смотрит на Белль. Она видит, что ее щеки порозовели, и ей хочется возразить, что болезнь, ясное дело, отступает и выбирать место упокоения пока что нет нужды. Но она знает Белль. Если уж та что-то замыслила, то идея эта с удобством располагается в ее голове и никак ее оттуда не прогнать.

– Я дам тебе денег, – говорит Белль. – В наши дни люди бросаются словом «задаток» так часто, что я, пожалуй, и сама им воспользуюсь. Я дам тебе пять фунтов. Я слышала, что на Кенсал-Грин дорого, потому что там хоронят лордов, герцогов и тому подобных. Но взамен я хочу бумагу, в которой указано, какую нишу я займу. И скажи им, что я желаю получить спокойное местечко. Пусть они тебе его покажут, это самое место. Будь настойчива, Лили. Я не хочу, чтобы меня беспокоили шумные соседи.

Они покатываются со смеху (чуть тише обычного громогласного хохота Белль, но тем не менее) и когда успокаиваются, Белль берет Лили за руку и просит:

– Расскажешь мне когда-нибудь про того мужчину, которого ты вроде как любишь?

Лили переводит взгляд с лица Белль на неприбранную комнату, которая, кажется, все еще попахивает потом сеньора, и говорит:

– Я действительно его люблю. Не вроде как.

– Так почему же ты тогда не встретишься с ним?

– Он женат, Белль. Я вам уже говорила. Мы нарушим его клятву, а взамен получим лишь душевные муки.

Белль смотрит в окно. Она отпускает руку Лили и принимается разглаживать складки ночной рубашки у себя на груди.

– А может быть, – говорит она, – тебя совсем не обязательно ждет горе. Счастье существует, знаешь ли.

Джулия Бьюкенен заняла кабинет Белль на Лонг-Акр. Маленькая печка пышет жаром, как вулкан. Письменный стол расчищен и теперь используется для работы. Парик, который сделала миссис Бьюкенен, и без того уже весьма внушительных размеров – многослойная шапка каштановых локонов, продолжает расти вширь и ввысь – теперь благодаря лентам и перьям.

Лили стоит и любуется изделием, и миссис Бьюкенен говорит:

– Героиню, которая будет его носить, зовут леди Пумперникель[15]. Неужели хоть одна живая душа поверит, что такое возможно? В опере хоть имен дурацких не дают. Наверное, потому что они в основном на итальянском. Что не так с английскими драматургами? А ты, дорогая, расскажи-ка мне про нашу хозяйку! Давненько тебя не было. Она еще жива, надеюсь?

– Жива, – отвечает Лили. – Но болеет. Мучится лишаем.

– Ничего себе. От него и умереть можно, если запустить болезнь. И его легко спутать с оспой. Надеюсь, ты не заразилась. Тебя вчера тут полицейский спрашивал.

– Полицейский?

– Да. Правда, он не сказал, чего ему от тебя надо было, так что я решила ответить ему, что не знаю, где ты. Правильно сделала? Он сказал, что был у тебя дома и не застал тебя…

От жара, исходящего от плиты, Лили теперь душно, и она отходит подальше, к двери.

– Полицейский сказал… он назвал свою должность?

– Должность? Нет. Да я и не спрашивала. Они же все на одно лицо в своей черной униформе, разве нет?

– И он ничего для меня не передал?

– Нет. Сказал только, что чает тебя отыскать. Так и сказал: «чаю отыскать». Звучит почти по-библейски, как по мне.

Лили секунду молчит, а потом говорит:

– А вы можете мне его описать, этого полицейского?

– Описать его? Ну, так-то не особо. У него шляпа под мышкой была. Я сначала подумала, что он пришел нам сообщить о смерти Белль или еще о чем-то жутком, но нет, ошиблась. Он искал тебя.

– Он был высокого роста или низковат?

– Ни то ни другое, насколько я помню. Среднего роста мужик. Смотреть особо не на что. Но голос у него был добрый.

Не желая в одиночку идти на кладбище Кенсал-Грин, Лили просит Джулию Бьюкенен составить ей компанию. Дни становятся длиннее, и сквозь окна омнибуса, который везет их на северо-запад, Лили наблюдает, как вечернее солнце заливает Лондон обманчиво теплым золотистым светом. Серые здания постепенно начинают уступать все больше и больше места зеленым пространствам и тополям с дрожащей серебристой листвой, и Лили видит во всем этом красоту и задается вопросом: «Какую еще красоту я познаю, прежде чем палач наденет мне на шею петлю?»

Когда они подъезжают к воротам кладбища, миссис Бьюкенен кивает в сторону маленькой часовни на высоком холме и вместительных фамильных склепов, сложенных из полированного мрамора и гранита и окруженных собственными миниатюрными садиками, и говорит:

– Ты глянь-ка, Лили. Это ведь не для таких, как мы, а? Во сколько это обойдется мисс Чаровилл?

Лили отвечает, что у нее в кармане юбки лежат пять фунтов для задатка, и Джулия Бьюкенен говорит:

– Судя по виду местных построек, этого явно недостаточно, но, полагаю, ей хочется попасть в приличное общество после того, как она покинет Лонг-Акр.

– Ей не нужна усыпальница, только ниша в катакомбах.

– Вот, значит, куда мы направляемся, под землю? Я бы не хотела там оказаться, а ты? Я предпочла бы местечко с красивым видом.

Лили улыбается. «А я ведь раньше и не задумывалась об этом – где хоронят убийц после казни. Я не задумывалась об этом, потому что обращусь в прах, и ничто не будет иметь значения», – думает она. Но в ответ на слова Джулии о «местечке с видом» говорит:

– Есть одно место, где я хотела бы оказаться, – под большим дубом в поле на ферме «Грачевник». Мы, бывало, пили сидр из кувшина в тени этого дерева, а потом засыпали. Но для меня и яма с известью сойдет.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что мне все равно. Где бы вы хотели упокоиться?

– Я? Пожалуй, в Шотландии. Я выросла в нагорье. Но мы были бедны, как церковные мыши. Считается, что там красиво, и это так, но мне больше помнится снег, который не таял всю зиму, и как трудно