Дети земли и неба - Гай Гэвриэл Кей

Ее повели по Страден, потом вверх по ступеням узкой улочки. Телохранитель знал, куда они направляются. А она не знала, она только назвала ему дом.

Она подумала о том, получит ли когда-нибудь компенсацию, обещанную за смерть Мьюччи. Почти наверняка не получит. Компенсацию, несомненно, отправят Совету Двенадцати, чтобы они мудро распорядились деньгами на благо молодой вдовы.

Люди умирают, за них расплачиваются деньгами. Влатко Орсат предложил некую сумму за свое покушение на убийство, и Андрий Дживо принял ее. Он казался несгибаемо добродетельным мужчиной. «Наверное, трудно быть сыном такого человека», — подумала Леонора. Но бывают вещи и похуже.

Она ожидала, что Данице придется сказать речь, защищая свою жизнь. Леонора была готова рассказать о том, что она видела, что произошло на корабле с человеком, которого она называла мужем, а потом — с пиратом, который убил Мьюччи.

Марин пришел туда, чтобы сделать то же самое, и Драго (человек, который ей нравился) тоже был готов это сделать. «Этот человек скорее встретился бы с пиратами или демонами из тьмы под землей, чем произнес речь», — решила она.

Ничего этого не случилось. Даже не упомянули о том, что Даница была в числе тех пиратов, которые взяли на абордаж корабль, захватили товары, убили человека, выторговали выкуп за его жену.

Никакого свидетельства не потребовалось. Леонора вспомнила облегчение на лице Драго Остаи.

Ее собственное облегчение тоже было огромным. Они видели ворон на виселицах за воротами, и разлагающиеся тела. Вороны сначала выклевывали глаза, если не вываливались наружу внутренности. У них в Милазии тоже были виселицы.

Ступеньки на этой улице продолжали идти вверх, на север, но ее телохранитель теперь свернул направо, и они пошли по другой улице, параллельной Страден. Затем он остановился у какой-то двери.

Леонора посмотрела на красивое здание и вошла.

В тот же день, немного раньше, художник Перо Виллани также узнал, с большим облегчением, чего сам не ожидал, что женщину-пирата из Сеньяна не станут казнить.

Он был серессцем, его считали важной персоной, и эту новость ему сообщили лично. Он полагал, они ожидали, что она вызовет его неудовольствие. Он сохранил невозмутимое выражение лица.

Теперь, впервые в жизни, он приобрел какой-то вес, благодаря своей миссии в Ашариасе. Его поселили выше улицы Страден в красивом доме для высокопоставленных граждан Серессы. Томо отвели место в помещении для слуг.

Здесь всем распоряжался чиновник, назначенный Советом Двенадцати, он оказывал поддержку путешественникам с помощью довольно большого штата подчиненных. Кажется, этот чиновник был сыном одного из членов Совета Двенадцати. Перо находил свое жилье исключительно комфортабельным. Еще бы, ведь он всего несколько дней назад жил в комнате над кожевней.

«Благословенная Игнация» доставила письмо, в котором имелись распоряжения насчет него для чиновников Серессы. Оно вызвало некоторую суету и волнение, поскольку их не предупредили заранее. Однако это были хорошо подготовленные люди: через короткое время после того, как его вещи привезли из порта, Перо выделили комнату, и он выпивал у очага вместе с их начальником, человеком с чисто выбритым лицом по имени Франи.

Трудно было понять, считал ли его Франи, человек с уклончивыми жестами и речью, отважным или глупым, раз Перо взялся совершить такое путешествие. Он заявил, будто был знаком с отцом Перо. Это могло быть правдой. Он задавал вопросы о драматических событиях на борту «Благословенной Игнации». Перо отвечал на них, как мог. Джорджо Франи часто улыбался, задумчиво сжимал руки, кивал. Он предпочитал духи с ароматом цветов.

Во второй половине дня Перо пошел прогуляться, потом пообедал с несколькими купцами и одним художником в тот вечер, а потом и на следующий день, в резиденции Серессы. Томо ел вместе со слугами внизу. Время от времени до них доносился снизу смех. Время от времени Перо жалел, что находится не там.

Второй художник был старше него, он расписывал фресками святилище у ворот, выходящих в сторону суши. Он изо всех сил старался подчеркнуть свое превосходство над Перо. Упоминал знаменитых коллег, другие заказы. Один — в Родиасе.

Все были выше Перо по положению, это правда, но именно его выбрал Совет Двенадцати для поездки в Ашариас, чтобы написать портрет Гурчу, разрушителя Сарантия, великого калифа Ашариаса.

Это заставляло их по-другому смотреть на него.

Это путешествие могло сделать человека богатым и знаменитым — если он уцелеет. Перо понимал, что встреча с ним, возможно, раздражает и возмущает старшего художника. Перо говорил мало и не вступал ни в какие споры. Обещал прийти посмотреть на фрески перед тем, как отправится на восток. Надушенный Франи заявил, что они великолепны.

За обедом им сообщили, что Совет Правителя должен собраться на третье утро после прихода «Благословенной Игнации», чтобы принять решение относительно женщин, которые прибыли на корабле. Перо полагал, что должен, как и остальные, одобрить идею о том, что женщину-пирата из Сеньяна следует повесить. В резиденции серессцев предпочитали называть сеньянцев червяками.

Он этого не сделал. То есть, не поддержал эту идею. Даница Градек произвела на него большое впечатление в тот момент, когда выпустила стрелу в одного из своих, и он видел, что Леонора, по-видимому, ей доверяет, а он к тому времени уже влюбился в Леонору, и это повлияло на его взгляды.

Он никак не ожидал, что вот так влюбится по дороге в Ашариас. Или в любом другом месте, на этом этапе своей жизни. Одно дело — просто желать женщину, заплатил ли ты за нее, или она твоя подруга, или аристократка, ищущая развлечений. Захватившее его чувство было на другом конце света от подобных вещей. Да и от всего прочего, если честно.

Он уже решил, что никогда не сможет заговорить с ней об этом. Она вернется назад, в Серессу. Мужа убили, ее жизнь погрузилась в хаос и горе.

Здесь замешаны деньги. Джорджо Франи много рассуждал об этом. Кажется, ему нравилось говорить о деньгах. «Вопрос о ее выкупе — дело деликатное», — с энтузиазмом заявил Франи. Знает ли синьор Виллани что-нибудь о ее семье, об их материальном положении? Синьор Виллани с сожалением ответил, что не знает.

Однако он понимал, что Леонора Мьюччи не нуждается в том, чтобы за ней ухаживал неизвестный художник, ни сейчас, ни потом. Он не мог ухаживать за ней. У него не было никакого социального статуса. Одна мысль об этом, учитывая то, что с ней случилось, была оскорбительна, непристойна. Недопустима.

Удивительно, как легко думать о недопустимых вещах весенней ночью после нескольких бокалов вина.

Она умна, грациозна, явно рождена в семье аристократов, и в своих снах и мечтах Перо, к несчастью, до сих пор слышал звуки ее страстного голоса, доносившиеся по ночам сквозь тонкие переборки корабельной каюты до того, как ее муж погиб.

Вино в Дубраве было очень хорошее. Лучше всего белое, слегка сладковатое, с острова Гьядина, как ему сказали. Они проплывали мимо этого острова по пути в гавань.