Темный ангел одиночества - Инна Бачинская

Лола молчала.

– Ну, как ты, мать? – спросил Иван неуверенно.

Лола продолжала уперто молчать, раздувая ноздри.

Иван – бывший, на которого возлагались надежды. Ничтожество! Лола подавила раздражение. Волшебство закончилось. «Ну, как ты, мать?» Идиот! Как она могла когда-то?.. А, ладно, все равно жизнь пропащая.

Ее безумно раздражала его дурацкая манера повторять набившие оскомину цитаты великих. По десять раз подряд.

– А что-нибудь свое? – однажды спросила она, будучи женщиной прямой и ядовитой. – Из собственного неизданного?

– Чего? – не врубился Иван.

– Господи, ну почему у меня супермозги нетерпимого к глупости скептика-циника-реформатора-зануды? – жаловалась неизвестно кому Лола, заламывая костлявые пальцы. – Зачем их так много? За что? Было бы как у безмозглой курицы, у той же Зоси, вышивальщицы бисером, приятельницы Юноны, или у той же Юноны… Впрочем, нет. Юнона – особая статья. Леди-деньги, а мозги гибкие – вон как она Евгения прибрала к рукам, залюбуешься. Конь и трепетная лань… Она – конь с яйцами и калькулятором в передних лапах, вернее, копытах, а он – трепетная лань.

Однажды Лоле пришло в голову, что Евгений дурак. Мысль была крамольная, и Лола расхохоталась. Но мысль не уходила, нежно трепетала внутри крылом бабочки, щекотала. Месть? При виде Евгения мысль испарялась – он был совершенен! Отшлифованная порода, благородный мрамор… каррарский. И антураж – безупречный вкус, трубка, ванильный табак, языки и фразы, недоступные толпе. Не говоря о печатных работах, еще более недоступных. Одно время она сравнивала их – Евгения и Ивана. И не смогла понять, кто лучше. Или хуже. Оба. Иван – этнический пьяница, в лучших отечественных традициях, враль и бездельник. Не без фантазии, правда. С ним легко, как на воздушном шаре. Правда, быстро надоедает и начинает тошнить от легкости. Евгений… См. выше. Тоже начинает тошнить, но уже от… от… совершенства? Дурак, не иначе. Нет ничего примитивнее совершенства, убеждает себя Лола…

– Господи, да уймись же ты наконец! – кричала она себе. – Будь самкой! Леди Чаттерлей! Марш под дождь, обнажись и бегай, бегай, бегай! Бегай, блин, по этой гребаной траве!

С кем? Лола представила себя бегающей с обнаженным Иваном… этому ничего не стоит по городу голяком! Было дело однажды – Иван бегал по дачному участку без одежды, разрисовав себя женскими губами. Весь в толстых красных губах, правда, будучи сильно подшофе. Тряс членами тела и волосатым бюстом. Б-р-р!

А с Евгением? Лола горько расхохоталась. Потом заплакала. Не с кем бегать! И нечего тут разводить.

В постели с Иваном, правда, неплохо. Даже хорошо. Но хочется мозгов. Особенно после секса. Извращенка!

С Евгением, увы, никак. Было, было… всего-навсего единожды. Они проговорили всю ночь… А потом он шарахался от нее, как черт от ладана. А она звонила, подстерегала, выскакивала внезапно… Любовь! Любовь? К черту такую любовь! Но зато потом можно поговорить. А потом появилась Марта, и она, Лола потеряла всякую надежду…

Марта… Тоже мне, фыркает Лола. Женщина-загадка. Неразгаданная. Сначала она, Лола, только глаза закатывала, когда Лешка Добродеев разводил турусы о ее загадочности. Сейчас она уже ни в чем не уверена. Было что-то… было. Что? Ответа нет. Неизвестно. И так уже и останется. Все равно не разгадать. «Успокойся, неудачница!» – говорит себе Лола. Год прошел… все прошло! Отпусти ее… пусть земля ей пухом! Как ни крути, она была безобидная, признайся! И было в ней что-то… что-то… потусторонность какая-то, отсутствие суеты, вневременность… «Хватит!» – кричит Лола.

А теперь нарисовался новый враг, похлеще – банкирша Юнона! Соперница. Хотя какая соперница! Даже смешно. Вернее, не смешно. А Евгений… как приз в турнире – кто сильнее толкается, тот и получит. И все-таки почему она, Юнона, эта… стенобитная машина, неотвратимая в движении, как рок, а не она, Лола? И тут ответа нет. Черт его знает! Проклятие на ней, каинова печать, не иначе… Может, деньги? Золотой телец? И бессребреник Евгений, оказывается, сребреник? Марта была богатой – муж оставил ей состояние. Теперь Юнона – Леди-деньги… Сколько ему платят за его дурацкие заумные книжки? Сколько людей в мире способны их прочитать и переварить, не вывихнув челюсть? Не детективы, чай…

– Чего тебе? – снизошла наконец Лола, слушая хриплое дыхание Ивана в трубке.

– Ничего, – быстро произнес Иван. – Просто. А… как ты? Вообще?

Ну не дурак? «А как ты вообще?»

– Нормально. Вообще.

– Ты… это… – запнулся Иван.

Да что это с ним? Потерял дар речи? Язык прикусил? Не похоже на него. Фонтан заткнуло? С чего вдруг? Она молча ждала.

– Рождество… – пробормотал Иван.

– И?..

– Просто сказал. Рождество… ангелы… Снег падает.

– Ангелы? – недоуменно повторила Лола. – Какие… ангелы? – Она с трудом удержалась от смачного словечка. – Ты что, хороший?

– Ну есть малость, – не стал отрицать Иван. – Встретил Васю Маркова, зашли в пивбар на проспекте, и…

– Слушай, не крути мне яйца! – завопила она. – Какой пивбар? Что надо?

– Ты злая, – сказал печально Иван. – А ведь у нас могло сложиться. И грубая…

– Да пошел ты! – обозлилась Лола. – Никогда бы у нас не сложилось!

– Почему? – по-дурацки спросил Иван.

– По кочану. Как бизнес?

Она знала, что пару лет назад Иван открыл фотостудию, которую назвал «Фотоиванплюс», причем в одно слово. Она тут же заявила, что более идиотского названия она еще не встречала. Какое-то неприличное звучание, как плевок. И будет гораздо лучше, сказала, если попросту: «Иван с плюсом», в три слова, вернее, в два с предлогом. Или «с большим плюсом». Правильнее с точки зрения стиля и смысла. А еще лучше «с приветом». Но Иван уперся. Украсил витрины картинками «до» и «после». «До» – серые, занюханные, плохо одетые личности. «После» – накрашенные, причесанные, отлакированные. Первые – живые, вторые – манекены. Есть прослойка, которой это нравится. Он и ей, Лоле, предлагал, но она послала его куда подальше. Интересно, как он управляется.

– Сгорел. – Она представила себе, как Иван пожал плечами.

– Как сгорел? – удивилась Лола. – В каком смысле?

– В прямом. Пожар. Ты что, не слышала?

– Откуда? – Лоле стало неловко за черствость. – Позвонил бы…

– Вот звоню… – произнес Иван с упреком.

– …а ты кидаешься, – закончила она фразу. – И что ты… сейчас? – В голосе ее против воли прозвучали виноватые нотки.

– В каком смысле?

– Делаешь что, спрашиваю!

– А! Ничего. Халтурю на свадьбах понемногу. Закончил «Городскую серию», отхватил канадскую премию. «Елисейские Поля» опять-таки подкидывают на жизнь. Думаю.

– Думаешь?! Ты?

– Я.

– О чем, интересно?