Хозяйка замка Едо - Ясуси Иноуэ

В тот самый день, когда Хидэёси отправился в Осаку, его мать покинула этот мир в возрасте восьмидесяти лет.

В Осакский замок тайко прибыл двадцать девятого числа и спешно выехал оттуда в Киото, в храм Дайтокудзи, где должен был состояться погребальный обряд. В Хидзэн он вернулся в конце десятого месяца. Всё это время Тятя, ни на мгновение не забывавшая о том, что в Осаке и Киото её господин окружён многочисленными наложницами, умирала от ревности. Пока Хидэёси был с ней, она почти не виделась с кузиной, но, как только он отбыл в Осакский замок, тотчас отправила к даме Кёгоку посланника с приглашением в гости. В присутствии Хидэёси Тятя мгновенно теряла всякую симпатию к Тасуко. Той же ненависти, что к другим наложницам, она к двоюродной сестре, конечно, не питала, но и сохранить душевный покой, зная, что Хидэёси проводит ночи в спальне соперницы, ей не удавалось. Зато — странное дело! — как только тайко уезжал, Тятя начинала скучать по Тасуко и опять видела в ней союзницу, плечом к плечу с которой можно выстоять против целой армии прочих наложниц.

Вскоре после возвращения Хидэёси в Хидзэн Тятя стала замечать изменения в собственном теле. Получив подтверждение тому, что она снова беременна, молодая женщина преисполнилась светлой радости. Она была уверена, что стареющий тайко уже не способен зачать ребёнка, но он во второй раз подарил ей счастье материнства!

Радость же Хидэёси не знала границ — даже реляции о победах в Чосоне не повергали его в такое ликование. Со дня смерти маленького Цурумацу ничто, кроме ратных свершений, не заставляло биться сердце старого воина, теперь же он, казалось, обрёл новый смысл жизни.

В последний месяц того года, 1-го под девизом правления Бунроку[93], Тятя узнала от одной из прислужниц, что Омаа прислала из Дзюракудаи в дар Хидэёси новые одежды по случаю надвигавшихся празднеств. Ничего необычного и уж тем более неподобающего в этом не было, однако Тятя ещё пуще возненавидела Омаа. Она немедля допросила Хидэёси, и тот поначалу притворился, будто и ведать ни о чём не ведает, но под градом ревнивых упрёков в конце концов сдался и показал ей дарёные одежды, а Тятя тотчас поручила трём служанкам сжечь их во дворе. Была ли это всего лишь причуда беременной женщины? Так или иначе, Тятя день ото дня становилась всё раздражительнее, а Хидэёси благодушно сносил все капризы наложницы, вынашивавшей его ребёнка, и приближался к ней с такой осторожностью, словно ему предстояло прикоснуться к гнойному нарыву.

Тятины прислужницы по её приказанию теперь втайне следили за почтой, которую Хидэёси получал из Осаки и Киото от оставшихся там наложниц. Дама Ёдо стыдилась собственной низости, однако ничего не могла с собой поделать. Однажды верная прислужница принесла ей смятый черновик письма, в котором Хидэёси тепло благодарил Омаа за поднесённые к Новому году одежды. Старый воин отлично знал, как управляться с женщинами, и каждое слово в наброске было тщательно подобрано с целью польстить наложнице и доставить ей удовольствие. Чтение этого письма даже не столько разгневало Тятю, сколько позабавило.

Хитроумный полководец, поднявшийся из самых низов благодаря недюжинным способностям, использовал свой выдающийся талант стратега для того, чтобы одно за другим выигрывать сражения, кипевшие по ту сторону моря, но при этом не забывал наводить порядок и в личной жизни, умело держа под контролем всех своих женщин, оставшихся на воле в Осаке и Киото. Лукавый нрав Хидэёси злил Тятю до невозможности и вместе с тем заставлял её ещё сильнее привязываться к этому мужчине. Об украденном черновике она при нём, само собой, и словом не обмолвилась — иначе разгневанный тайко непременно разыскал бы обворовавшую его служанку и велел бы её казнить.

На новогодних праздниках 2-го года Бунроку изрядно отяжелевшая Тятя покинула ставку главнокомандующего в Хидзэн и отправилась в замок Ёдо. Её немало удивили строжайшие меры предосторожности, которые Хидэёси счёл необходимым принять во время подготовки к этому путешествию. Тятин паланкин он велел нести от Кюсю до самой Осаки так аккуратно и с такой трепетной нежностью, будто в нём находилось величайшее сокровище мира. Дорога, на которую у обычных путников уходило не больше месяца, заняла у свиты будущей матери наследника тайко в два раза больше времени за счёт многочисленных передышек.

В итоге Тятя прибыла в Ёдо к середине третьей луны. Солнце уже согрело воды Ёдогавы; на равнине, окружающей замок, пробились юные весенние травы. Разлука с Хидэёси навевала грусть, но мысли о ребёнке, растущем у неё под сердцем, утолили жгучую ревность. Тятя поняла, что Хидэёси принадлежит к тем мужчинам, которые не могут довольствоваться одной женщиной. Дамы Кёгоку ему будет мало, и, даже если он не вызовет в Хидзэн наложниц высших рангов — даму Кагу или даму Сандзё, — туда непременно отправятся другие, незнакомые Тяте прелестницы. Но она уже не хотела ничего об этом знать. Маленькая жизнь, зревшая внутри неё, избавила будущую мать от беспокойства и даже развеяла скорбные думы о проклятии, заполонившие её сознание после смерти Цурумацу.

Всю весну напролёт неутомимые гонцы привозили ей послания от Хидэёси, который не уставал писать об их ребёнке. Как и в ту пору, когда Тятя носила первенца, тайко называл её «мамочкой». О военных действиях в Чосоне он даже не упоминал — создавалось впечатление, что все мысли старого полководца заняты будущим наследником и ни Тятя, ни обстановка на корейском фронте его уже не заботят.

Лето в тот год выдалось на редкость знойное. Измученная жарой, Тятя лишилась сна и покоя.

В ночь на второе число восьмого месяца ей было видение: алые сполохи пламени пожирают замок, а она стоит неподвижно, взирая на пожар, и языки огня тянутся к ней, приближаются неумолимо, норовят обвиться вокруг неё, задушить… Удивительно, но страха не было — Тятя смотрела на буйство пламени, хладнокровно размышляя о том, что это за крепость. В таком пожаре сгинули и Одани, и Китаносё…

Она проснулась в поту и тотчас поняла, что ребёнок просится на волю. Начались схватки. Тятя не знала, сколько длилась эта бесконечная борьба с болью — вечность, наверное. О благополучном разрешении от бремени без устали молились монахи в буддийских храмах и жрецы-каннуси в синтоистских святилищах Кинки.

Утром третьего дня восьмой луны Тятя родила мальчика. Один день и одна ночь прошли после того сна о пожаре. Вельможи и самураи, управлявшие Осакским замком в отсутствие Хидэёси, отрядили к ней гонцов с поздравлениями, Госпожа из Северных покоев прислала морского карпа из Акаси — рыбу, символизирующую счастье, — и одежды для новорождённого.

Вскоре от Госпожи из Северных покоев прибыл ещё один гонец. Она получила распоряжение Хидэёси провести обряд потери и обретения ребёнка. «Найти» мальчика должен был Мацуноура Сануки-но-ками, которого тай-ко ещё на первых месяцах Тятиной беременности назначил хранителем чрева. Далее повелевалось наречь наследника Хирохи. Первенец, получивший от Хидэёси имя Сутэ — «Подкидыш», — умер в нежном возрасте, и суеверный тайко на сей раз предпочёл назвать второго сына «Найдёнышем».

На двадцать пятый день восьмой луны Хидэёси, которому нетерпелось увидеть младенца, оставил командование армией на двух верных вассалов (один возглавил ставку в Хидзэн, другой на Цусиме) и отбыл в Ёдо. При первой же встрече с наложницей и сыном он объявил Тяте о своём намерении воспитывать Хирохи в Осакском замке и дал ей распоряжение переехать туда вместе с малышом, как только она окончательно оправится после родов. «Я подарю Хирохи Осакский замок, — добавил счастливый отец. — Но поскольку тем самым я сам останусь без резиденции, придётся мне со всевозможной поспешностью выстроить ещё одну крепость — для себя». Тятя подумала, что он шутит. Но Хидэёси был серьёзен, как никогда.