Комитет-1991. Нерассказанная история КГБ России - Леонид Млечин

Примаков позвонил в ТАСС. Ему ответили, что подобный документ они сейчас распространить не могут. Вольский забрал заявление и передал в Интерфакс.

Евгений Максимович позвонил председателю Верховного Совета Лукьянову. Прочитал ему заявление, составленное вместе с Бакатиным. Лукьянов выслушал и твердо сказал:

– Публиковать это не надо.

Примаков объяснил:

– Заявление уже опубликовано.

Примаков набрал номер министра иностранных дел Бессмертных:

– Саша, мы тут с Бакатиным такое заявление написали. Давай я тебе его прочитаю… Как ты на это дело смотришь?

Предложил Александру Александровичу как члену Совета безопасности к ним присоединиться. Тот отказался, сославшись на то, что он должен руководить министерством и «осуществлять преемственность внешнеполитического курса».

Аркадий Иванович Вольский вспоминал:

– Для Примакова и Бакатина угроза ареста была вполне реальной, поскольку они как члены Совета безопасности отказались поддержать ГКЧП.

21 августа вице-президент Янаев, пребывавший в мрачном состоянии, позвонил Примакову:

– Надо встретиться. Зайди на пять минут.

Уже было ясно, что путч провалился. Янаев сидел за письменным столом и читал «Правду». На первой полосе – подписанные им указы. Янаев стал говорить Примакову, что именно он ночью отговорил членов ГКЧП от штурма Белого дома, а утром дал указание выводить из города войска.

Примаков посоветовал Янаеву немедленно поехать на телевидение, в прямом эфире распустить ГКЧП, осудить путч и покаяться. Это единственное, что может его спасти. Янаев не нашел что ответить, кроме сакраментального:

– Надо подумать.

Маршал Язов приказал вывести войска из города. Членам ГКЧП министр обороны обреченно сказал:

– Мы проиграли. Умели нашкодить, надо уметь и отвечать. Полечу к Михаилу Сергеевичу виниться.

Сергей Степашин:

– Я, Виктор Иваненко, Сергей Шахрай находились в кабинете у Бурбулиса, на четвертом этаже, с правой стороны Белого дома, где окна выходят на бывшее здание Совета экономической взаимопомощи. Наши разговоры с чекистами и телеграммы в определенной степени сработали. Мы же потом проводили анализ. Практически все территориальные управления КГБ СССР заняли выжидательную позицию. И в том числе и питерское управление, и московское. Я уже не говорю про территории, они замолкли и наблюдали: чья возьмет? Вот таким образом КГБ РСФСР, Иваненко, ну и в какой-то степени я сыграли стабилизирующую роль.

Потом это нам пригодилось, чтобы избежать люстрации, массовой чистки органов госбезопасности. А был внесен такой законопроект. Я выступал на закрытом заседании Верховного Совета и сказал, что чекисты России ГКЧП не поддержали, оснований проводить закон о люстрации нет. И не прошел закон. А сложись история иначе, сегодня была бы другая страна, другое руководство, все было бы другое… Так что решение о создании КГБ РСФСР сыграло немалую роль. Мало кто из нынешних чекистов это знает, к сожалению. Кстати, Путин это знает.

Генерал Сергей Алмазов:

– Путч-то начался в понедельник, а в воскресенье вечером мы отправились с инспекторской проверкой в Латвию. Там вообще комитет госбезопасности раскололся на две части по национальному признаку.

Утром поезд подходит к Риге, проводница говорит:

– Что-то случилось в Москве.

Инспекторская бригада ничего не знает. Встречает гостей заместитель председателя республиканского комитета:

– В Москве ГКЧП.

– Что за ГКЧП?

Никто ничего не поймет. Приехали в республиканский комитет – председателя нет. За три дня он ни с кем из москвичей не встретился. Оперативный состав расколот. Одни – за Союз, другие – никакого Союза, Латвии – независимость!

Сергей Алмазов:

– В нашей инспекторской бригаде специалисты по всем направлениям – мы же комплексную проверку проводили, начиная с хозяйственной части и кончая оперативной работой. Все думают, что мы сейчас сменим руководство латвийского комитета и начнем проводить линию Москвы. А у нас никаких установок нет! И ни с кем не можем связаться. Начальство в Москве трубку не берет. Все застыли. Потом пришла команда – немедленно уезжать. Нас незаметно привезли на вокзал, посадили в вагон, и мы отбыли из Риги.

Я спросил Виктора Иваненко:

– А не возникало 19 августа, когда начался путч, естественной мысли отойти в сторону, затаиться, переждать опасные времена?

– Не возникало. Я никогда не был трусом. Уважать перестанут. Это совершенно недопустимо.

– Почему вы тогда решили, что это авантюра? Что мешало путчистам вас всех к стенке поставить?

– Я знал настроения в обществе. Люди проголосовали же на выборах за Бориса Николаевича Ельцина. В том числе в армии, в том числе в спецслужбах. Я знал ситуацию и в органах – никто не пойдет против народа. Все были сыты обвинениями после Тбилиси, когда лопатками усмиряли демонстрантов. В Вильнюсе кровь пролилась. Я был уверен, что на такое уже никто не пойдет… Хотя, честно говоря, ночью двадцатого сердце екнуло. Может быть, я ошибаюсь? Но все-таки стоял на своем. Не пойдут на штурм. Спецназовцы не пойдут. Вот уверен был. Плюс информацию получал от коллег по комитету.

– То есть естественного желания выйти из Белого дома и исчезнуть не возникало?

– Раз ввязался в драку, то все. Так с детства. Тем более к тебе приковано внимание. Тут и депутаты, и общественность. Все стояли, все! Кого только в Белом доме не было. Все в тебя вперились: какую ты информацию получаешь? А я от одного телефона к другому.

– Домой не ездили?

– Нет. Питался бутербродами у Бурбулиса. Бутербродами с колбасой. Я потом долго смотреть на них не мог.

– Жена вам звонила?

– Я сам один раз позвонил. Сказал жене: не беспокойся. Все будет хорошо. Только детей не выпускай на улицу… Она спокойный человек. Хотя призналась потом, что волновалась.

– Вам никто из коллег не советовал по-свойски: все, пора уходить?

– Один из коллег обещал: тебя расстреляют… А я в это не верил. Убежден был, что победа будет за нами.

– Когда вы обзванивали коллег, какое соотношение было между теми, кто не пожелал с вами говорить, и теми, кто хотел сохранить контакты?

– Разговаривали все. Даже те, кто был моим противником, кто мне говорил гадости. Некоторые пугались, правда… Настороженно: «Что вы хотите?» Понятно, сложная ситуация, нервничали.

Геннадий Бурбулис, вспоминая те дни, тоже говорит, что страха не было:

– Все наоборот. Мне кажется, что каждый по-своему мы переживали состояние, которое испытывают солдаты на передовой. Мы были полны энергетикой движения вперед. Мы не боялись ГКЧП.