Искусство слышать стук сердца - Ян-Филипп Зендкер

— Едва ли. Я таких случаев насмотрелся достаточно. Обыкновенный шок, — ответил Маккрей. — Не беспокойтесь, он привыкнет.

Оба даже не подозревали, насколько они правы.

Тин Вин сидел на невысокой стене из красного кирпича. Рядом текла река Рангун и грохотал порт.

Он постоянно напоминал себе о необходимости держать глаза открытыми. Прошло десять дней после операции. Восемь — с того момента, когда вернулось зрение. Краски, образы становились предельно четкими, стоило ему надеть очки. Разноцветье мира. Тин с трудом привыкал к нему.

Он оглядывался, вертел головой вправо и влево. На берегу стояли высоченные металлические деревья без листьев, с одной-единственной веткой, которая умела поворачиваться в разные стороны, а сами деревья катались взад-вперед по рельсам. Подъемные краны. Их тросы с тяжелыми черными крюками опускались, цепляли груз и, почти играючи, переносили его на корабли и баржи. Вчера Тин видел, как поднимали слона. Его целиком обмотали красным брезентом и веревками. Великан беспомощно шевелил ногами, напоминая большого жука, опрокинутого на спину. Перед складскими помещениями громоздились штабеля ящиков и бочек. На многих черными буквами был написан порт назначения. Калькутта. Коломбо, Ливерпуль, Марсель. Порт-Саид. Нью-Йорк.

Порт кишел лодками: парусными, моторными и гребными. Некоторые были настолько перегружены людьми, корзинами и велосипедами, что черпали воду то одним, то другим бортом. Оказалось, что многие живут на воде, в плавучих домах. Между мачтами сушилось белье. На палубах играли дети. Мимо Тина проплыла длинная лодка, где в гамаке спал старик.

Тин завороженно следил за скольжением чаек. Он читал о них, но и представить не мог, насколько изящны их движения. С реки дул легкий ветер, ничуть не разгоняя влажную дневную духоту.

Зрение и слух не уживались между собой. Чтобы слышать, как раньше, Тин закрывал глаза. И возвращался в привычный мир… Надсадно стучал поршень в моторе проплывающей лодки. Древоточцы неутомимо буравили проходы в стене склада. Угасало сердце рыбы в корзине торговца. Волны бились о борта лодок, и по звуку Тин безошибочно определял, какая из них деревянная, а какая — металлическая. Разные породы дерева звучали по-разному, и он это тоже слышал. Звуки давали ему более полную и красочную картину порта, нежели глаза, которые отмечали лишь образы, точнее, безостановочный яркий поток. Ежесекундно, с каждым морганием, они торопились передать Тину очередную порцию картинок. Образы занимали его, развлекали, вызывали любопытство, но не более. Они не втягивали его в окружающую жизнь. Тин оставался сторонним наблюдателем.

Он пробовал упорядочить образы, сгруппировать их, как когда-то с помощью Ми Ми классифицировал звуки. Заставлял себя сосредотачиваться на чем-то одном. Минутами смотрел на парус, якорь, лодку или цветок в дядином саду. Стремился глазами прочувствовать все очертания, оттенки, малейшие детали, чтобы потом проникнуть глубже. Оживить видимое. Это не помогало. Как бы пристально он ни вглядывался в птицу, человека или рыбачью лодку, это не делало их живее или ближе. Картины оставались картинами. Тин не становился частью того, на что смотрел. Очки давали четкое зрение, но не могли заменить ему глаза Ми Ми. С ее помощью он видел не только красивые картинки.

Тин слез со стены и пошел дальше. Неужели он такой неблагодарный? Разве не чувствует, насколько легче и проще стала его жизнь? Теперь он мог не опасаться, что налетит на стул или стену, споткнется о спящую собаку или древесные корни. Глаза — очень полезные инструменты. Вскоре он научится ими пользоваться и оценит по достоинству.

Он ведь не помнит свою прежнюю зрячую жизнь. Возможно, то, что он считает отчужденностью зримого мира, — это побочный эффект зрения. Плата за возможность видеть. Ему вспомнились слова У Мая, не раз предостерегавшего Тина: «Истинная суть вещей скрыта от глаз». А ведь покойный учитель не был слепым от рождения. Он на себе испытал разницу в восприятии. Только сейчас Тин понял, насколько был прав наставник. Глаза не помогают постичь суть вещей. Они даже мешают. Отвлекают, а наш ум обожает попадать в разные ловушки. Тин помнил каждое слово наставлений У Мая.

Он побрел дальше по берегу реки Рангун, мимо кораблей и кранов. У причала разгружался пароход, и портовые грузчики переносили мешки с рисом к складу. Они сгибались под тяжестью мешков. Их лонгьи были подвернуты до колен, чтобы не мешать ходьбе. Спины блестели от пота. Пот застилал и жег им глаза. Их ноги были тонкими, как прутья, а руки — непропорционально мускулистыми. Обычная картина: кули за тяжелой работой. Когда Тин смотрел на них, они казались ему иллюстрацией из книжки для зрячих. Только закрыв глаза, начинал ощущать их живыми людьми. Он слышал жалобы тел. Урчание голодных желудков. Стоны легких, которым не хватало воздуха. У этих сильных людей были слабые, изношенные сердца. Тин слушал их неровное, прерывистое биение и знал, кого из грузчиков ждет скорый конец.

Его способность к слышанию не исчезла. Стоило закрыть глаза, и она возвращалась. А чем же тогда будет для него зрение? Вспомогательным инструментом. Если помнить предостережения У Мая, глаза ему не помешают.

Потом ему надоело идти вдоль реки, и он свернул в первую же улочку. Его встретила плотная стена духоты. Прибрежный ветер сюда не проникал. Здесь не было простора, как на проспектах, где жили европейцы. Домишки стояли впритык, с широко открытыми окнами. Они были построены из всего, что оказалось под рукой у строителя. Тину подумалось, что он спустился в подвал Рангуна: узкий, грязный и шумный. На такой жаре запах пота и мочи становился особенно зловонным. В сточных канавах валялись сгнившие фрукты, объедки, обрывки бумаги и куски тряпок. Возле домов на скамейках и табуретках сидели их жители, загораживая и без того узкий тротуар. Одноэтажные магазинчики ломились от всевозможных товаров: рулонов тканей, чая, трав, овощей, лапши и, конечно же, риса. Тин совсем недавно узнал от дяди о существовании множества сортов риса, каждый из которых имел свой оттенок вкуса. Прохожие смеялись и говорили на непонятном языке. Многие смотрели на него как на чужака, которому нечего здесь делать.

Может, не сердить их и уйти? Тин закрыл глаза. В окружающих звуках не было угрозы. В тесных кухнях шипел жир на разогретых сковородках. Женщины месили тесто, резали мясо и овощи. С верхних этажей доносились детские крики и смех. Голоса на улице не казались враждебными. Как и сердца.

Тин шел дальше, то закрывая глаза, то открывая их снова. Ему хотелось впитать все картины, все звуки и ощущения, чтобы сохранить их для Ми Ми. Она ведь наверняка станет расспрашивать его про жизнь в столице.

Вскоре китайский квартал сменился индийским. Здешние жители были выше ростом и заметно смуглее. Однако воздух не стал свежее, а уличная толчея — меньше. Просто из одного подвального помещения он перешел в другое. Но запахи здешней еды оказались более знакомыми. Пахло карри и имбирем, лимонной травой, красным перцем. Прохожие не обращали на него внимания, зато Тин заметил, что по звукам сердца невозможно определить, находится ли он в китайском или индийском квартале. Точно так же сердца англичан и бирманцев бились одинаково. Различия были лишь в возрасте, здоровье и настроении человека.