Розы для киллера - Наталья Александрова

Пальцы разжались, и убийца со страшным, безнадежным крикомполетел в бездонный колодец двора.

Его крик оборвался на жуткой, душераздирающей ноте, и со днаколодца донесся отвратительный удар.

Немолодая, скромно одетая женщина бросила железный прут вугол, в кучу такой же ржавой арматуры — где еще можно спрятать желтый лист, какне в осеннем лесу, среди тысяч и тысяч таких же желтых листьев?

Она быстро ушла с чердака, спустилась по лестнице и покинуладом. Никто не заметил ее, а если кто-то и заметил, то не обратил внимания.

***

Что с нами сделала на следующий день следователь Громова —это отдельный роман в трех частях с прологом и эпилогом. Минут сорок онавоспитывала почему-то только Володю, а я с нетерпением ждала, когда же онаобратится непосредственно ко мне, чтобы дать ей достойный отпор. Но со мной онаразговаривала достаточно вежливо, то ли израсходовала весь запал на Володю, толи разглядела во мне достойного противника, во всяком случае, она толькозадавала вопросы по делу — как все было. Та немолодая тетка, что попалась мнена лестнице, разумеется, в милицию не позвонила, так что милиция прибыла уже,так сказать, под занавес — вызвали жильцы, когда увидели, что человек выпал изокна. Я официально засвидетельствовала, что преследовавший меня человек,который выпал потом их окна, является американским гражданином Джорджем Верри, вовсяком случае, так он представился Володе на вернисаже покойной Аделаиды.Отдали мы Громовой и коробку с фотографиями Веры Сергеевны. Пусть она самаразбирается, а нам это дело уже порядком надоело. И так уж убийцу мы ей прямона блюдечке поднесли, и не наша вина, что он в несколько попорченном виде.Затем Володя попросил разрешения откланяться, на что Громова хмуро извиниласьза то, что поначалу подозревала его. Володя ее простил, и мы ушли. По дороге онвсе удивлялся, почему же я раньше не сказала ему, что в детстве жила в этомдоме, хотя, если честно, сказал он, то что-то такое подозревал. Теперь ужнастал мой черед удивляться. Но надо было идти на работу, а дома меня опятьждали три голодных троглодита. Наше общее дело закончилось, я помогла Володе отвязатьсяот Громовой, и теперь нам с ним как-то стало вместе нечего делать. Но Володявсе медлил и медлил отпускать меня.

— Послушай, — робко обратился он ко мне, —послезавтра суббота, приходи ко мне, а?

«Как — опять?! — мысленно возопила я. — И снова всубботу!» — а вслух чуть не спросила, зачем.

— Я хочу тебе что-то показать… — неуверенно бормоталон. — Только не знаю, как ты к этому отнесешься.

Все ясно, написал очередной натюрморт и жаждет получит своюпорцию похвал, похоже, у нас уже становится традицией именно такоевремяпрепровождение по субботам!

— Извини, дорогой, — вежливо улыбнулась я, —не знаю, смогу ли я…

— И прекрати делать такое лицо! — заоралон. — Не хочешь, так и скажи, а то: «не знаю, милый», «извини,дорогой», — передразнил он.

От неожиданности я чуть не поперхнулась. С чего это он такразозлился? Придется идти и хвалить его сковородки на серой скатерти.

Мои дети, предоставленные сами себе, немного оголодали, новсе оказалось не так плохо, как я ожидала, — внука они не утопили вванночке и потоп в квартире не устроили. Валерик даже подзаработал где-тоденьжат и теперь полностью ощущал себя отцом семейства.

В субботу, несмотря на яростные протесты Лизаветы, я оделасьпоскромнее и улизнула из дому, сказав, что иду по делу и буду отсутствоватьнедолго. Я рассудила, что за всеми событиями вряд ли Володя мог успеть написатьмного картин — одну-две, не больше. С таким количеством я быстро расправлюсь ичасов в девять буду дома.

Однако когда я пришла к нему, то не увидела никакоговернисажа. Все было как обычно, только на столе в комнате стояла бутылкашампанского. Я решила, что выпью чуть-чуть, один глоточек, а то опять перестанусобой владеть. Мы выпили за успешное окончание дела, то есть за то, чтоубийства прекратились, так-то радоваться было нечему — жалко Веру Сергеевну, даи Аделаида с Глебом не заслужили такой участи. Я пожалела даже жуткуючереповецкую племянницу, хотя та уж точно пострадала исключительно пособственной жадности — сидела бы в своем Череповце, так и была бы жива-здорова.

— Хватит! — оборвал меня Володя довольнорешительно. — Теперь поговорим о нас.

Я выжидающе уставилась на него, чувствуя некоторуюнеловкость.

— Ты не думай, что я чурбан, — начал он,откашлявшись, — и ничего не заметил, когда ты была здесь в первый раз.

Очень интересно! Я почувствовала, как краска бросилась мне влицо. Значит, он понял, что тогда я хотела у него остаться. Час от часу нелегче!

— Ты знаешь, я был женат, — продолжал он.

Сейчас начнет рассказывать, как он любит свою жену и не всилах ее забыть. Мне стало скучно, и я подумала, зачем я только сюдаприперлась!

— Ее нет здесь уже два года, там у нее… друг, скажемтак. Я тоже человек нормальный, бывали у меня тут. — Он махнул рукой иотвернулся.

Я все еще не могла понять, зачем он мне все эторассказывает.

— Теще только я не говорю, чтобы она не расстраивалась,вот она и считает меня святым, — усмехнулся он. — И вот, когда я тебявстретил, мне показалось… Нет, не показалось, — твердо поправилсяон, — меня заворожили совпадения. Разве может быть, чтобы люди так малобыли знакомы, а уже имели бы так много общего?

Я чуть не подпрыгнула на диване, ведь в свое время я думалато же самое!

— Но почему же ты тогда… — не выдержала я.

— «Почему», «почему»! — закричал он. — Ну какты не понимаешь? Я не хотел, чтобы мы тут, чтобы как со всеми! — Онподошел, опустился на колени и заглянул мне в глаза: — Я хотел чего-тобольшего, чтобы это было не случайно, чтобы как в сказке все было!

Ну и ну, вот это тип! Последний, так сказать, романтик.

— Чучело! — засмеялась я. — А если бы яобиделась и вообще послала тебя подальше? Шарахаться он еще от меня будет!

— Не может быть, чтобы ты обиделась, — серьезноответил он, — все будет хорошо.

Я запустила пальцы в его шевелюру и оттрепала этогоненормального идеалиста от всей души.

— А теперь пойдем, — позвал он и повел меня вкомнату Синей Бороды, как я ее называла, — вторая комната в егомастерской, где раньше я не бывала, дверь в которую всегда была плотно закрыта.

Теперь Володя распахнул передо мной дверь. И я остановиласьна пороге потрясенная. Комната была довольно просторная, с высокими потолками —старый фонд! Пахло свежестью и чистотой. Стены были выкрашены светло-серойкраской, ее запах чуть пробивался — видно, не выветрился до конца. Мебели вкомнате было мало, только у стены стояла широкая низкая тахта, покрытая лиловымпокрывалом, и в углу — консоль, где в вазе молочно-белого стекла стояли трисвежие лилии, разумеется, белые. Занавески на узком высоком окне были плотногобелого шелка с кистями, а над тахтой висела картина продолговатой формы, где натемно-синем фоне была изображена лиловая сирень — просто ветки, усыпанныецветами. Несмотря на синий фон, картина вовсе не казалась мрачной.