Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - Александрa Давид-Неэль

Вместе со страхом, поселившимся в душах, пробуждались древние суеверные чувства. В Пусатине становилось все больше богомольцев. Солдаты с головными уборами в руках и даже офицеры, явно чувствовавшие себя неловко в положении просителей у алтарей, жгли благовония перед статуей Джампалянга или пытались узнать судьбу с помощью гадательных палочек.

Как-то раз я увидела солдата, стоявшего на коленях перед «мертвым Джампалянгом», а рядом на ступенях алтаря лежала фуражка с офицерскими нашивками. Это был посредник, выполнявший поручение. Его послал сюда командир либо кто-то из его родных — мать или жена, — а головной убор символизировал человека, чью судьбу хотели узнать, вместе с мерами, способными оградить его от возможных опасностей.

Я видела, как солдат встряхнул бамбуковую чашу с палочками; одна из них выскочила оттуда, коснулась верхней части фуражки и упала рядом с ней. Смотритель храма поднял палочку, прочел начертанную на ней надпись, сверился с книгой предсказаний, а затем несколько минут шептался с посланцем. Тот положил на алтарь приношение, осторожно убрал головной убор с нашивками в портфель и ушел.

Интересно, что ему сказали? Что он собирался сообщить тому или той, кто его послал? Добрую, вселяющую надежду весть или какое-нибудь мрачное пророчество?..

Как-то раз долина наполнилась грохотом петард, которыми приветствовали какого-то генерала[54].

Он направлялся на фронт и под предлогом проверки совершал паломничество по разным храмам. Я увидела, как приземистый человек с внушительным животом поднимается по лестнице главного храма, того самого, в котором Джампалянг восседает на белом льве. Генерал задумчиво постоял у алтаря с фуражкой в руке, низко поклонился и двинулся дальше.

Впоследствии этот человек стал героем довольно комичной истории. Вот что мне рассказывали: будучи во главе действующей армии, он договорился с маршалом Янь Сишанем, наместником Шаньси, что в определенный момент они предпримут атаку против японцев. Когда всё было решено, в назначенный день и час маршал бросил своих солдат на врага, не сомневаясь в том, что генерал поступил так же, но тот появился на поле битвы лишь два часа спустя, когда части маршала, потерявшие половину своего личного состава, уже отступали.

— Вы поплатитесь за это головой! — вскричал разъяренный маршал, завидев своего подчиненного.

Я не знаю, как тот оправдывался, но маршал якобы предоставил ему трехдневную отсрочку. По истечении этого срока генерал обязан был разбить японцев либо его должны были казнить.

— Трех дней недостаточно для подготовки атаки, которая может увенчаться успехом, дайте мне десять дней, — попросил виновный.

Маршал согласился.

Прежде чем десять дней миновали, генерал перешел на сторону неприятеля вместе с сожительницей и, очевидно, прихватил с собой большую часть своего состояния в виде наличных денег. В Тайюане остались брошенными на произвол судьбы его законная жена и дети.

Продолжали распространяться противоречивые слухи. Некоторые утверждали, что власти запретили говорить о войне, но я сочла это чистейшей выдумкой трусливых лавочников. Жители то излучали радость, то ходили с унылыми лицами, но у всех был неизменно таинственный вид.

Возвращаясь с рынка, мой воинственный повар всякий раз делился со мной подслушанными «секретами». Русские, говорил он, напали на японцев. Затем, когда японцы летали над Нанкином, китайцы якобы сбили десять их самолетов, не понеся никаких потерь. Увы! Вскоре в эти известия вносились коррективы. Как оказалось, были сбиты десять китайских самолетов из тридцати, участвовавших в сражении. Японцы же потеряли только пять боевых машин, а русские не двигались с места.

Сообщали также, что Чан Кайши попросил иностранцев покинуть Шанхай, чтобы те не связывали ему руки, так как японцы использовали их концессии в качестве баз и мест расположения своих войск. Японцы якобы безуспешно пытались закрепиться в Шанхае. Китайцы оттесняли их с берега после каждой попытки высадки десанта, и всякий раз атаковавшие увозили на своих судах значительное количество убитых и раненых.

Между тем поступали более достоверные, но явно скверные новости из близлежащих районов. Калган был взят неприятелем, и японские самолеты часто кружили над Тайюанем, большинство жителей уехали из города. Тибетские торговцы, жившие в Пекине и прибывшие в Утайшань на богомолье, попытались пробиться домой. Они не смогли преодолеть линию фронта и вернулись в монастырь.

По-видимому, все пути были закрыты, и это меня беспокоило. Я оставила немало вещей в своем пекинском доме. Рассчитывая пробыть в Китае очень долгое время, я привезла из Франции целую библиотеку. Я не знала, что будет с моими книгами и багажом. Очевидно, следовало задать вопрос иначе: что с ними стало?.. Когда я думала об этом, моя тревога всё возрастала, по мере того как я убеждалась, что мне не удастся добраться до Пекина.

Вскоре грянули морозы, и рано выпал снег, ведь мы находились в горах, высота которых превышала 2000 метров; по словам обитателей Пусатина, здешние зимы были суровыми. Я бы все равно приняла предложение лам, просивших меня остаться в том же доме, но привезенные деньги быстро таяли, и я не знала, как получить их из Пекина, где у меня был счет в банке. Почта в этих краях уже не действовала, и я не могла связаться со своими банкирами.

В довершение всего однажды утром повар, явившийся с рынка, заявил, что у него отказались принять к оплате купюру Чахарского банка. До сих пор эти деньги всегда брали. После обеда Ионгден отправился навести справки в деревне. То, что он узнал, было равносильно катастрофе. Из-за оккупации Чахара японцами деньги местного банка совершенно обесценились. У меня оставалось еще двести сорок пять китайских долларов. В другую пору эта, хотя и досадная, потеря меня бы не расстроила, но я была вдали от мира, в горах, когда линия фронта становилась ближе с каждой неделей, и нуждалась в деньгах, чтобы бежать либо спрятаться в каком-нибудь укромном уголке с достаточным количеством съестных припасов и топлива для зимовки. Я не сомневалась тогда, что весной война закончится.

Поскольку в окрестностях продолжались воздушные налеты, местная полиция вывесила воззвание, явно скопированное с тайюаньских или каких-то других листовок, предписывавшее жителям города «спускаться в подвалы, как только будут поступать сообщения о самолетах». Однако в Утайшане не было ни одного подвала. Тем не менее бессмысленное указание никого не удивляло, никто и не думал смеяться: нарастал всеобщий страх.

Между тем до Утайшаня не доходило каких-либо особенно тревожных слухов; фактически мы неожиданно оказались как бы оторванными от мира и совершенно не знали, что там происходит. Волны противоречивых чувств, обуревавших селян, схлынули, воцарилось обычное спокойствие, и тишину, окутывавшую монастыри, нарушал лишь глухой мерный бой барабанов. Во всех храмах ламы начали совершать специальные обряды, призванные держать на расстоянии демонов, и этими «демонами», которых старались прогнать, были японцы.