11 сентября - Алексей Варламов

— Просто я очень маленький и оттого люблю все большое, — прошептал Бенедиктов, роняя в костер пьяную слезу, которая не шипела, а сине вспыхивала, точно плакал Иван Андреевич чистым спиртом.

— Это хорошо, Ванюша. Хуже бывает, когда маленькие начинают большое ненавидеть.

И поскольку нечего было Бенедиктову возразить, то уже за третьей бутылкой он сходил к соседу, рассказав про свояка, который случайно приехал из Норильска, и сосед поверил, достал самогон. А самогон был совершенно злодейский, какой умеют делать в одном только рабочем поселке с французским названием Рошаль. Рейчик от этого самогона отвалился через полчаса, хотя в свое время его учили, как надо с русскими пить и не напиваться, а Бенедиктов не утихомирился, пока не осушил бутыль до дна. И так и не понял, как оказался в Америке. Заснул в одном месте, проснулся в другом. Сидел-сидел в своей Шатуре, и вдруг приземляется на участке самолет, забирает на диво соседям, словно похитила земного человека летающая тарелка с инопланетянами и унесла над океаном в новую жизнь, где жена, сын, любимая работа, дом, машина, деньги. Полная чаша, круг жизни. Заслуженное счастье и награда в конце долгого паралингвистического пути.

Они летели в Америку первым классом на «Дельте». Когда, миновав изогнутый коридор в марсианском аэропорту Амстердама, пассажиры вошли в самолет, Варя ощутила волнение и сильную головную боль. Тревога мешалась со страхом перед полетом, коридор напоминал прочитанное недавно в зеленой книжке про посмертное путешествие души, люди в униформе — служителей потустороннего мира, и она изо всех сил старалась не подавать вида, что боится и летит первый раз в жизни, если не считать младенческого перелета из Сантьяго в Москву. Со стороны казалось, все происходящее для нее привычно, изящно одетая молодая женщина держалась уверенно и естественно, бегло улыбалась всем сразу и никому по отдельности и вполоборота смотрела на своего спутника, который пытался вести себя так, словно его связывали с этой женщиной особенные отношения. Но на самом деле за несколько недель совместной работы в Европе Анхель Ленин не продвинулся ни на шаг к достижению цели. Переводчица была равнодушна к нему. Успокаивало его лишь то, что никаких романов она не заводила, да и вообще внимания на мужчин не обращала, хотя на нее заглядывались многие. Казалось, она красиво одевается, ухаживает за лицом и телом только для себя, и эта самодостаточность, никогда не встречающаяся в женщинах Испанской Америки, раздражала революционера.

Варя сидела у окна и смотрела на красивую мулатку-стюардессу, показывавшую, как надо пользоваться спасательным оборудованием; она следила за тем, как машина выруливает на взлетную полосу, набирает скорость и отрывается от земли, и сердце ее болезненно сжималось и вздрагивало. Бедное маленькое сердце, никак не желавшее слушаться голоса рассудка. Весь мир летает на самолетах, так чего же ей бояться?

Как она не хотела в Америку! Как страшило ее это перемещение за океан, словно там был не Новый свет, но подземный мир. И все-таки поехала. Мартин сказал, что этого требуют интересы фирмы. Какие там были дела, какая фирма, она не понимала. Большую часть времени Варя сидела в интернете, реферировала статьи о продаже оружия и наркотиков, отслеживала сайты Ирландской республиканской армии, каких-то дурацких боевых групп в Палестине, Испании, Италии, Индии, Шри-Ланка и Японии, но зачем это было швейцарцу нужно, не знала. Она вообще не понимала, чего хочет от нее этот человек. Покуда они жили в Амстердаме, Мартин часто бывал угрюм и вял, и Варе казалось, что скоро ее работа на него окончится, но однажды он пришел возбужденный, с билетами до Нью-Йорка и готовой визой. В этом было что-то судорожное, необыкновенное и оттого неприятное. В молодости все таинственное привлекало Варю, она могла влюбиться в — страшно подумать — какого-то революционера и отдаться ему лишь потому, что он бежал из тюрьмы, но теперь людские загадки и чудеса казались ей скучными. Тайной люди могут лишь прикрывать бедность своего существования, и загадочный Мартин, ничего о себе не рассказывавший и лишь изредка намекавший на необыкновенное прошлое, казался ей жалким и закомплексованным человеком. Однако он платил ей немалые деньги, и большую часть из них она отсылала в Москву. Они отстояли квартиру, но жизнь требовала денег, и Варя понимала, что пришел ее черед их добывать и брать на себя ответственность за все, что происходит с близкими людьми.

Время в самолете остановилось, потому что они летели вместе с солнцем, и Варя думала о том, что, наверное, так можно было бы лететь много часов подряд, оставаясь в одном и том же послеполуденном часе суток.

— Может быть, вы хотите пройти в кабину, мэм? — предложила смуглая стюардесса.

— А можно?

— Я спрошу у пилотов.

Варя вошла в кабину летчиков и увидела перед собой небо. Она никогда не представляла, что оно может быть таким огромным, и вода внизу с маленькими телами кораблей показалась ей совсем крохотной. Душу Вари охватил восторг, глаза у нее загорелись, щеки раскраснелись, она вся затрепетала и подалась вперед.

— Хотите присесть?

Белокурый штурман уступил ей место, и Варя осталась наедине с небом. Летчики о чем-то говорили, смеялись и пили кофе, потом предложили ей сфотографироваться или снять на камеру ее саму в этой кабине, уставленной непонятными приборами, и она понимала, что надо уйти, но не могла подняться.

— Мне очень жаль, но пора вернуться в салон, — мягко сказала стюардесса.

Самолет стал снижаться, и Варя вдруг вспомнила, как болела у нее голова в младенчестве именно в тот момент, когда они приземлялись. Это была память не рассудка, не сердца, но какая-то иная, более глубокая, острая, подчинившая себе все ее существо. Душа ее заметалась. Вокруг сидели обычные люди, и никто не испытывал страха, не понимал, как хрупка громадная машина и от одного неверного движения может упасть в океан или врезаться в землю.

— Вам плохо, мэм?

— Я хочу выйти.

— Самолет скоро приземлится, — произнесла стюардесса сочувственно. — Не волнуйтесь. Я сама, сколько ни летаю, всегда боюсь посадки.

Варя закрыла глаза и вцепилась в ручки кресла. Самолет терял высоту, он падал, проваливаясь сквозь пелену облаков над побережьем, капли воды оседали на крыльях, фюзеляже и овальных окошках, на большом экране сменяли друг друга цифры, обозначавшие скорость и высоту, несколько раз машину тряхнуло и предупредительный голос попросил пассажиров не волноваться, но боль так и не пришла.

Наверное, я выросла, подумала Варя, или милосердные летчики сделали так, чтобы самолет снизился чуть более плавно. Она прижалась мокрым и холодным лбом к окошку и увидела полоску океана, белый прибой, поля, медленно двигающиеся по прямым дорогам игрушечные машины и длинный железнодорожный состав. Самолет парил над новой землей, открывая ее Варе. Как завороженная она смотрела вниз, и когда внезапно впереди возник аэропорт, ей стало грустно. Теперь ей хотелось лететь еще, но шасси коснулись посадочной полосы, самолет подпрыгнул, и перед ней замелькала еще одна чужая земля. На ватных ногах она шла по коридору, который символизировал не смерть, но жизнь, почти рождение, и первое, что почувствовала, когда вышла из здания аэропорта, была страшная жара.